|
Запалив эти огни, он уничтожил все, что было связано с научными изысканиями, – теперь он был апостолом Века Желания, его Иоганом пустынником. Эта мысль полностью овладела им. Не обращая внимания на протестующие крики обезьян, он вынимал их одну за другой из клетки, чтобы ввести смертельную дозу. Он уже расправился с тремя и открыл клетку, чтобы вынуть четвертую, когда в проеме двери, ведущей в лабораторию, появилась фигура. Воздух был так наполнен дымом, что невозможно было понять, кто это. Однако оставшиеся в живых обезьяны, казалось, узнали его, они прекратили спариваться и приветственно завизжали. Веллес стоял неподвижно и ждал, когда вошедший подойдет к нему. – Я умираю, – сказал Джером. Этого Веллес не ожидал. Из всех людей, которые могли тут оказаться, Джером был на последнем месте. – Вы слышите меня? – требовательно спросил Джером. Веллес кивнул. – Мы все умираем, Джером. Жизнь – это хроническое заболевание, ни больше ни меньше. Но так умирать легче, а? – Ты знал, что это случится, – сказал Джером. – Знал, что этот огонь выжжет меня. – Нет, – серьезно ответил Веллес. – Я не знал. Правда. Джером вышел из дверного проема на смутный свет. Он еле волочил ноги, вид у него был растерзанный – кровь на одежде, в глазах огонь. Но Веллес хорошо знал, что скрывается за этой видимой слабостью. Препарат в его организме придавал Джерому нечеловеческую силу, и Веллес сам наблюдал, как тот голыми руками вскрыл грудную клетку Данс. Тут нужно быть осторожным. Джером был явно на грани смерти, но все еще был опасен. – Это не входило в мои намерения, Джером, – сказал Веллес, пытаясь подавить дрожь в голосе. – По своему, может, я этого и хотел. Но не настолько уж я был дальновиден. Для того чтобы узнать, что случится, нужно время и страдание. Человек напротив не сводил с него горящих глаз. – Такие огни, Джером, их нужно было зажечь. – Я знаю… – сказал Джером. – Поверьте… я знаю. – Ты и я… мы – конец этого мира. Бедное чудовище какое то время раздумывало над этими словами, потом медленно кивнуло. Веллес осторожно вздохнул: эта предсмертная дипломатия, кажется, сработала. Но у него не так уж много времени, чтобы тратить его на разговоры. Если Джером пришел сюда, может, власти следуют за ним по пятам? – Приятель, мне нужно доделать срочную работу, – сказал он спокойно. – Не покажусь ли я невежливым, если займусь этим сейчас? Не ожидая ответа, он открыл еще одну клетку и выволок обреченную обезьянку, опытным движением введя инъекцию в ее тело. Животное дернулось у него в руках, потом погибло. Веллес оторвал от своей рубашки скрюченные пальчики, кинул тело и пустой шприц на лабораторный стол и экономным движением палача повернулся к следующей жертве. – Зачем? – спросил Джером, глядя в открытые глаза животного. – Акт милосердия, – ответил Веллес, беря очередной заполненный шприц. – Ты же видишь, как они страдают. – Он потянулся к замку следующей клетки. – Не надо, – сказал Джером. – Не время для сантиментов, – сказал Веллес, – прошу тебя, давай покончим с этим. Сантименты, подумал Джером, смутно припоминая песни по радио, которые вновь пробудили в нем пламя. Разве Веллес не понимает, что процессы, происходящие в голове, сердце и мошонке неразделимы? Что чувства, какими бы примитивными они ни были, могут привести в новые неоткрытые дали? Он хотел рассказать это доктору, описать то, что он видел, и все, что полюбил в эти отчаянные часы. Но объяснения потерялись где то на пути от мозга к языку. Все, что он мог сказать в этом состоянии сочувствия ко всему страдающему миру, было: – Не надо, – когда Веллес открыл следующую клетку. |
