|
А если бы глаза мне мои это позволяли, то читала бы часами. Ибо теперь все более значимо, поскольку я знаю Автора лично, и даже случается, что слышу его голос, словно бы Твоя Милость читаешь это вслух. Да и книга удивительно волшебная – ее можно читать беспрерывно, то тут, то там, и всегда нечто любопытное в голове остается, и всегда причина имеется подумать, насколько же мир наш огромен и сложен, что мыслью его никак охватить невозможно, разве что урывками, дробинами малых пониманий.
Только вот сейчас темнота так рано наступает, и каждый день заглатывает мгновения жизни нашей, ну а свет свечей – это всего лишь несчастная имитация света, и наши глаза ее долго вынести не могут. Но я знаю, что замысел Новых Афин является замыслом великого гения и громадной отваги, и громадную службу оказал он для всех нас в Польше проживающих, ибо это истинный компендиум знаний наших. Но есть одна вещь, которая мешает мне наслаждаться чтением Твоей Милости труда, и мы уже говорили о том, когда сидели у Тебя в Фирлееве – та самая латынь, и даже не она сама, сколько ее неодолимое обилие; повсюду она впихнута, словно соль, которую уж слишком щедро сыплют в блюда, так что она, вместо того, чтобы улучшить вкус пищи, делает ее несъедобной. Я, Твоя Милость, понимаю, что латынь - это язык, со всем освоенный, и слов в нем подходящих, больше, чем в польском, но тот, кто его не знает, читать книги Твои не будет иметь способности, так как совершенно потеряется. А думал ли Ты о тех, читать желающих, которые латыни не знают, как те же купцы, мелкие помещики, не слишком ученые, и даже наиболее понятливые ремесленники – это им бы пригодились все те знания, которые ты скрупулезно собираешь, а не твоим собратьям, священникам и академикам, ведь они и так имеют доступ к книгам. Если только они, конечно же, желают, поскольку желание такое имеется у них не всегда. Не говорю уже о женском поле, который, довольно часто, читать даже хорошо способен, но, поскольку в школы их не посылали, в латыни сразу же и застрянут.
Епископ Солтык пишет письмо папскому нунцию
Это письмо он оставил себе написать еще вчера, в качестве последнего, только свалила его усталость, потому сегодня день приходится начать со столь неприятного дела. Секретарь сонный, с трудом подавляет зевки. Он играется пером и испоробует толщину линий, когда епископ начинает диктовать:
Епископ Каетан Солтык, киевский коадъютор, папскому нунцию Миколаю Серре, архиепископу митиленскому…
Тут заходит мальчишка-помощник для топки печей и берется за удаление золы. Скрип совка кажется епископу невыносимым, все мысли из его головы улетучиваются, словно облако той же золы и пепла. И все дело это оставляет привкус золы. - Займешься этим позже, парень, - ласково обращается епископ к слуге и какое-то время еше собирает разлетевшиеся мысли. Перо бросается в атаку на ни в чем не повинную бумагу:
Еще раз от всего сердца поздравляю Ваше Высокопреосвященство с занятием нового поста в Польше, надеясь на то, что событие это станет причиной всестороннего укрепления веры в Иисуса Христа на землях, столь особым образом любимых Им, ибо здесь, в Жечипосполитой, мы наиболее верные их паствы Его, более всего преданы мы Ему сердцем своим…
И теперь уже епископ Солтык совершенно не знает, как перейти к делу. Поначалу ко всей проблеме хотел он отнестись в общем – ну никак не ожидал он четкого требования предоставить рапорт, причем – от нунция. Это его удивляет, поскольку у нунция повсюду свои шпионы, и хотя сам своего длинного итальянского носа никуда не сует, то успешно пользуется носами других, ревностных своих слуг. Секретарь ожидает с поднятым пером, на кончике которого уже собирается приличных размеров капля. Только человек он опытный и хорошо знает обычаи чернильных капель, так что ожидает до конца, чтобы в последний момент стряхнуть ее в чернильницу. |
