Женщина добродушно улыбнулась, но казалось, что она слегка встревожена.

– Я имела в виду вашего сына, миссис О’Коннел. Когда плачет он?

– Ох! – ошеломленно выдохнула Зои.

Обе посмотрели на темноволосого малыша, который тихонько играл с чем то в углу комнаты. Он с опаской глянул на них.

– Я… я не сообразила… – промямлила Зои, подумав вдруг, что вот вот снова расплачется.

Добрая доктор Бакри придвинула к ней коробку с бумажными салфетками, стоявшую на ее столе, и это помогло.

– Только я мисс, – дрожащим голосом уточнила Зои. – Ну, он в порядке… то есть плачет он редко, но… – Теперь она поняла, что ей предстоит. – Он… не произносит ни звука.

«Наконец то», – подумала Зои после того, как все таки высказалась, и даже слегка расслабилась, но тут же снова сосредоточилась. К собственному ужасу, она осознала, что прием в НСЗ, которого они ждали так много месяцев, уже подходил к концу, а она потратила почти все время на слезы и на то, что смотрела на доктора Бакри с надеждой и отчаянием. Хари теперь весело вертелся у нее на коленях. Ну, по крайней мере, доктор Бакри не сказала того, что обычно говорили люди…

– А знаете, Эйнштейн… – начала доктор Бакри, и Зои внутренне застонала. Ну конечно, опять то же самое! – не говорил до пяти лет.

Зои чуть заметно улыбнулась.

– Да, я об этом знаю, спасибо, – процедила она сквозь стиснутые зубы.

– Избирательная задержка речи… Он пережил какую то травму?

Зои прикусила губу. Боже, она надеялась, что ничего такого…

– Ну, его отец… он то появляется, то исчезает, – сказала она, а потом слегка умоляющим тоном, словно ожидая от доктора одобрения, добавила: – Но в этом ведь нет ничего необычного? Тебе ведь нравится видеть папу?

При упоминании об отце личико Хари осветилось, как обычно, и он ткнул коротким пальцем в щеку Зои.

– Скоро, – сказала она ему.

– Когда вы в последний раз его видели? – спросила доктор.

– Э э… три… шесть…

Зои пыталась вспомнить. Джез, по правде говоря, отсутствовал все лето. Она постоянно твердила себе, что незачем заглядывать в его «Инстаграм», но это было похоже на некий гадкий наркотик. Джез побывал уже, наверное, на четырех фестивалях. И Зои видела множество его снимков в разных пестрых шляпах.

Доктор показала Хари какую то карточную игру, учила его щелкать пальцами и предлагала найти вещи, которые она прятала в разных местах в комнате, – и четырехлетний малыш пытался делать все это, нервничая и постоянно порываясь снова забраться на колени мамы, его темные глаза смотрели испуганно.

– Это социальная тревожность.

– Я знаю.

– И очень необычная. – Доктор проверила свои записи. – Странно, что ребенок не говорит даже с родителями. А дома у вас его что нибудь расстраивает?

Они жили на первом этаже ужасного перестроенного викторианского здания у шоссе на Уэмбли. Там постоянно сигналили машины, соседи с верхних этажей частенько возвращались домой пьяными и посреди ночи на всю громкость включали музыку. Иногда Джез приводил домой друзей, которые хлопали дверями и громко хохотали. Отложить что то на депозит, чтобы переехать в другое место – не говоря уж об арендной плате, – оставалось несбыточной мечтой. Городской совет предложил ей проживание типа «ночлег и завтрак», что было, пожалуй, еще хуже. Мать не могла помочь Зои – она много лет назад переехала в Испанию и жизнь там изо дня в день становилась все дороже, она с трудом перебивалась на свою пенсию и работала в каком то ужасном баре с фотографиями яичницы в окнах.