Елена, ровесница супруга и мать шестерых взрослых детей, обладала гладким белым лицом, яркими губами, а ее большие глаза под густыми черными бровями казались очень выразительными – но выражали лишь вежливое безразличие с легкой примесью любопытства. Жена ее единственного сына, Феофано, и впрямь была очень хороша собой: правильные черты лица, ровный нос. Черные брови, стрелками поднимавшиеся от переносья к вискам, и яркие полные губы придавали ей целеустремленный и притом задорный вид. Искусно подведенные, осененные густыми ресницами темные глаза блестели любопытством к гостье. Эльге даже показалось, что Феофано – единственная здесь по-настоящему живая женщина.

И все же, несмотря на всю эту роскошь, придававшую женам василевсов божественный вид, Эльга с усилием заставила себя почтительно склонить голову перед ними. По своему роду она настолько же превосходила обеих, насколько этот блещущий золотом, резьбой и цветным камнем Юстинианов триклиний превосходил ее киевскую бревенчатую гридницу. Все, что царицы имели, им дал избравший их Бог. Без Божьего благоволения старшая из них всю жизнь доила бы коз, а младшая – плясала перед посетителями отцовской харчевни и таскала на поварню грязные блюда.

И от этой мысли разом схлынуло потрясение перед порфирово-мраморной роскошью. Заполучить мраморный покой может кто угодно – вот доказательство перед ней. Но если ты не принадлежишь к роду, наделенному священной удачей, тут никто не поможет!

Вот смолкли звуки органов, спрятанных позади шитых занавесей.

– Боговенчанная августа Елена приветствует твою светлость, Эльга Росена, архонтисса русов, – провозгласил препозит, остановившись перед возвышением. – Также твою светлость приветствует Феофано, супруга василевса Романа.

Повторилось почти то же, что на приеме Константина: теперь уже препозит задавал Эльге все те же вопросы о здоровье и благополучии, она давала те же ответы. Она говорила за себя сама, а царедворец служил голосом и слухом августейшим особам. Устами препозита василисса подтвердила, что она и ее семья здоровы, и снова зазвучал орган. Эльга взглянула на грека; тот кивнул, с поклоном указав ей на выход, и два остиария уже ждали, собираясь проводить ее из палаты.

Княгиню с приближенными вновь усадили там, где они уже отдыхали перед встречей с царицами.

– Елена августа сейчас направляется в свой китон, – пояснил Эльге препозит. – Когда к ней туда проследует василевс Константин и воссядет с супругой и их багрянородными детьми, твоя светлость будет приглашена к ним для беседы. Там вы поговорите обо всем, о чем желаете.

– Пора бы уже! – вырвалось у Эльги.

Миновали два приема из шести назначенных. Лично у нее впереди еще три! Все только началось, главное – впереди, а ей уже больше всего хотелось закрыть лицо руками и зажмуриться. От обилия золотого блеска, ярких цветов, пестрых узоров рябило в глазах. Но если во время двух первых приемов от русских княгинь требовалось лишь сохранять присутствие духа и не осрамиться как-нибудь, то сейчас ей наконец представится возможность поговорить с василевсом и его женой. Объявить о том, ради чего приехала, – кроме того, что уже достигнуто.

Поговорить! Почти целый год она обдумывала и передумывала все, что скажет им – и не одна думала, а со всей дружиной. Но теперь, когда настал час, которого она ждала почти год – и особенно последние три месяца в палатионе Маманта, – мысли разбегались, как мыши от кота. Всего увиденного было слишком много, чтобы осмыслить сразу.

Золотые львы! Так они живые или все же нет?

Эльга оглянулась на своих спутниц: глаза у всех как блюдца.