Меж тынов показалась ревущая, бурлящая толпа – как грозовая волна на Греческом море. Над толпой между человеческих голов плыла лодка. А лодке кто-то стоял, и Эльга узнала сына. Он изменился: сильно загорел, волосы, выцветшие на солнце, стали еще светлее. На нем в обтяжку сидел хазарский серый кафтан с расставленными полами, слишком длинный для его роста, но едва сходящийся на широкой груди.

Перехватило дух, ослабели ноги; Эльга застыла посреди улицы, не в силах двинуться ни назад, ни вперед. А толпа катилась ей навстречу, лодка была уже близко; уже сам Святослав увидел мать, но несущие лодку не могли остановиться – сзади на них давила толпа.

На лице Святослава мелькнула тревога; Эльга могла лишь протягивать к нему руки, не имея голоса произнести его имя. Он сам закричал что-то, но толпа за собственным ором его не слышала; тогда он просто схватился за борт лодьи и перемахнул вниз, на землю. Толпа уже почти накрыла Эльгу, как Святослав схватил ее в объятия и прижал к себе, чтобы не сбили с ног; их закрутило, и ее охватил ужас, что сейчас их обоих просто раздавят. Вопили гриди – лодка полетела под тын – кто-то распихал вокруг них людей, очистив немного пространства, чтобы вздохнуть.

– Мать, куда ты, задавят! – кричал Святослав почти ей в лицо, но она едва слышала и не понимала.

– Святша! – Эльга цеплялась за его плечи, подавляя судорожное рыдание.

От возбуждения ей хотелось прыгать, как девочке, но не хватало сил.

– Пойдем! Во двор пойдем! – Святослав тянул ее вперед, кто-то раздвигал перед ними толпу, и постепенно они продвигались к ее воротам.

Во двор их занесло ликующей волной; Эльге хотелось остановиться, обнять его, толком рассмотреть. Но их толкали все дальше, пока не оттеснили к дверям гридницы; здесь уже ее отроки взялись за дело всерьез и щитами отжали толпу – иначе гридница бы лопнула под напором такого количества народу. Кто-то там ругался и распоряжался – кто-то такой, кого привыкли слушаться. Кто-то обещал всем пива и мяса, и это пригасило порыв судорожного ликования: каждый стал оглядывать, не разливают ли уже и не зря ли он теряет время на крик.

Эльга вместе с сыном очутилась в гриднице и наконец смогла вздохнуть свободно.

– Святша! – Она схватила его руку обеими руками и все не могла наглядеться на его новое, загорелое, исхудавшее, изменившееся лицо.

Не верилось, что после бесконечного ожидания сын наконец рядом, к нему можно прикоснуться. За эти месяцы у него отросла борода, сделав на вид куда старше. Эльга заметила, что колец на его пальцах нет, из оберегов на шее остался только медвежий клык, и с отголоском прежнего ужаса вспомнила те перстни и браслеты, что одной страшной ночью выложил перед ней на стол убитый горем Улеб.

– Где ты был? – бессвязно восклицала она. – Ты цел? С тобой все хорошо?

Подошли Асмунд, Мистина, Одульв, Войко, Острогляд, еще кто-то из ближних бояр – все на вид потрясенные и помятые после прорыва через толпу. Оба воеводы еще были в кольчугах и с мечами у пояса.

– Где ты пропадал?

– Мы с парнями, – Святослав огляделся, но никого из своей отважной малой дружины рядом не приметил, – от Карши вышли к Самакуш-морю, плыли вдоль него до Адомахи хазарской, а оттуда через степь на конях пошли к порогам. На Хортице нас купцы Бёдваровы подобрали.

– Ой, ё… – Мистина представил себе этот путь.

– Но почему вы потеряли дружину? – спросила Эльга.

– Это дружина нас потеряла! Почему они ушли от берега? Где Улеб? Он жив?

– Он жи… – начала Эльга, но Святослав перебил ее и схватил за руку:

– Стой! Я слышал, он князем тут стал… вместо меня?

– Не стал, а должен был стать, если ты все-таки не вернешься, – поправил Мистина.