– Но что же с Олеговной делать? – Эльга развела руками и уронила их на колени. – Правда, что ли, к грекам ее в монастырь отослать?

Хотелось плакать: вот ведь навязалась беда!

– А это что за хрень?

– Это вроде святилища, где девы и жены ведут жизнь чистую и Богу служат.

– Нет уж. Мне отсюда не видать, чему она там служит и как. Я ее сам за себя возьму, и с плеч долой заботу.

– Сам? – изумилась Эльга, давно отбросившая такую возможность. – Да ну как же… Прияна же вернется…

– И что? Я первый буду, у кого две жены?

– Она не согласится! Горяна не пойдет за тебя! И Предславич ее не отдаст. Она и за Улебку не хотела, пока он не окрестился…

– Ну, креститься я не буду, а пойдет не пойдет… Кто ее спрашивает?

Святослав встал. Эльга тоже поднялась, потрясенно глядя на него.

– Что ты задумал?

– Ты же хотела? – Святослав выразительно поднял брови. – Ты же меня понукала: женись на Олеговне да женись! Вот – женюсь. Завтра, коли уж вы все приготовили. Чего тянуть? При такой бойкой родне ворон считать нельзя – без портков останешься.

– Но ты хоть поговори с ними…

– Чего говорить? Невеста готова, пир готов, жених тоже. – Святослав пошел к двери, но обернулся. – А ты вот Улебке передай: вздумает бузить – не помилую.

Едва она достаточно собралась с мыслями, чтобы послать отрока к Олегу, как ввалились оба старших воеводы – все еще в кольчугах, во вчерашних рубахах, усталые и невыспавшиеся. Немедленно потребовали жрать и кликнули оруженосцев – снимать кольчуги. Как оказалось, для них еще не кончился вчерашний день: они немного подремали по очереди, а весь остаток вечера, ночь и утро ездили по городу со своими отроками, следя, чтобы народ не бузил, и своим видом усмиряя волнения. После возвращения князя с того света город словно умом повредился и устроил гульбу, будто Коляда пришла раньше срока.

Но главные волнения оставались еще впереди.

– Святша не велит Улебу жениться, – выговорила Эльга, когда они уселись за стол и набросились на все, что им отыскали в голбце.

Мистина поднял на нее жесткий выжидающий взгляд, не переставая жевать вчерашнее жареное мясо.

– То есть не совсем не велит, а на Горяне не велит, – пояснила Эльга, чувствуя себя совершенно бестолковой. – Сказал, пусть берет кого хочет, но не ее…

– Я так и думал, – буркнул Асмунд, налегая на кашу.

– И он хочет взять ее себе!

Тут оба воеводы перестали жевать и уставились на нее.

– Кто? – невнятно уточнил Асмунд. – Святша?

– Он сказал: ты же хотела… – беспомощно продолжала Эльга. – И с плеч долой беду… А мне, сказал, других наследников не надо…

Мистина положил нож на стол и откинулся к стене. На его замкнутом лице отражалась напряженная работа тяжелых, будто камни, мыслей. Его губы дрогнули, и он посмотрел на Асмунда:

– Что скажешь, шурин?

Асмунд скривился. Улеб приходился ему родным племянником, сыном единственной родной сестры, и он не мог не понимать, какую обиду князь собирается ему нанести. Но воевода очень не любил, когда его спрашивали о делах, не имеющих отношения к дружине.

Никто из троих не находил слов. Улеб по-своему был близок и дорог каждому: Асмунду и Эльге – как сестрич, Мистине – как сын, пусть и приемный.