Прозрачные глаза Горана сузились. Намерение не устилать путь трупами у него явно поубавилось.

Он, как и Алекс, оставил плащ и крыло внутри. Местная золотая молодежь вышла под моросящий апрельский дождь в легких цивильных кафтанах, не стесняющих движений, набросив на них перевязи со шпагами, пистолетами и кинжалами.

Горан поднял лицо навстречу каплям и отчетливо произнес:

– Пусть дождь смоет кровь.

Почему-то ламбрийцы приняли это за сигнал к атаке.

По старому обыкновению, партнеры стремились не придвигаться друг к другу ближе чем на три-четыре шага и не трогали до поры до времени револьверы, поэтому первыми звуками схватки стали звон металла, чавканье сапог по влажной земле, вскоре к ним прибавились стоны боли.

Не имея возможности щедро использовать Силу, основательно потраченную в полете и слабо восстановившуюся, Алекс ограничился тычком невидимых пальцев в глаза первого соперника. Дага, более приспособленная в качестве второго холодного оружия, вонзилась в сапог балагуру и пробила его насквозь, отчего над пяткой у того выросла необычно острая шпора, отбив всякую охоту быстро двигаться с опорой на эту ногу. Пока земляки, не протолкнувшиеся к гвардейцам в первой волне смельчаков, подхватывали пострадавших, северянин оказался перед краснолицым и пышноусым парнем, устремившимся в яростную атаку. Его левая рука с кинжалом ушла назад в коротком замахе, чтобы шпагой связать оружие Алекса, максимально сблизиться и ударить сверху... И он оказался в шаге у цели.

Вертикальный удар шпагой – атаке – Алекс принял сильной частью клинка и тут же врезал ребром левой ладони над гардой кинжала, услышав хруст кости. Противник вскрикнул, обронил кинжал, но не вышел из боя, его шпага вспорола воздух в стремительном выпаде, отведенном батманом. Безо всякого стеснения, неуместного в схватке с кучей врагов, офицер врезал сапогом по колену верзилы, легкая тейская шпага выписала дегаже и вонзилась в правое плечо, после чего Алекс разорвал дистанцию.

Он мельком глянул направо, где бесчинствовать выпало Горану. Два тела лежат и не шевелятся, оставшиеся на ногах дуэлянты подались назад в замешательстве. Алекс подобрал выбитый кинжал.

– Ну, без глупостей! – старший из гвардейцев взвел курок револьвера, пресекая попытку одного из провинциальных молодчиков вытащить пистолет. Северянин тоже сменил кинжал на огнестрельное оружие. Посрамившись в дуэли на шпагах, местные бойцы не проявили решимости проверить – кто быстрее и точнее спускает курок.

Горан Атрей продолжил:

– Всем – пистолеты и револьверы на землю. Или продолжим, пока не поляжете как заколотые свиньи. Не нравится? Оружие бросить! Быстро! Кошели с поясов! Перстни с пальцев. Не снимается? Иди ко мне – подмогу, отрублю палец.

Главарь яростно швырнул в лужу два револьвера, шпагу, дагу и драгоценные кольца. Физически он не пострадал, что нельзя сказать о самолюбии.

– Вы еще поплатитесь! И поплачетесь. Думаете, это – последняя наша встреча?

– С ними – точно последняя, – покладисто согласился Горан, указывая на два трупа. – Желаешь составить им компанию?

Безоружный главарь приблизился вплотную, едва не касаясь животом револьверного ствола.

– Запомни мое имя, ветроголовый. Я – Элоф Сиверс, сын Улфа Сиверса. А ты?

– Ты слишком ничтожен, червь, чтобы что-то требовать у меня, – отмахнулся Горан. Видя, что Элоф не убирается с дороги, преспокойно снял курок с боевого взвода и врезал стволом под дых, отчего к двум холодеющим телам на земле прибавилось третье, дрыгающееся.

Алекс отыскал взглядом весельчака, чей юмор вдруг исчерпался.

– Будь любезен, отдай дагу.

Тот повис на руках дружков.

– Мне нужен лекарь, чтобы ее вытащить... синьор!

– Ценю учтивость. «Синьор» звучит уважительнее, нежели «ветроголовый».