При прощании с любимыми не обошлось без слез и прочих проявлений женской эмоциональности. Впрочем, понять их можно: не привыкли еще. Ничего, заберу в Европу – там живо отучатся слезу пускать при расставании. Супруга благородного сеньора должна воспринимать разлуку как данность: сдержанно, с величавой печальностью, не более того, излишняя эмоциональность считается дурным тоном. По крайней мере, на людях.

Давая время собраться оруженосцам, размял Буяна, погоняв его вокруг конюшни, и только собрался выехать в поселок, как во двор, задрав куцый хвостик, галопом ворвался Барсик и одним длинным прыжком заскочил ко мне в седло.

Побоявшись везти морем, я оставил рысенка с Александрой, а когда вернулся, среди встречающих не обнаружил кошака, потому что этот гулена не появлялся дома уже неделю. За год моего отсутствия Барсик сильно вырос и стал похож на настоящую рысь, правда угловатую и тощую, но с могучими толстыми лапами.

Буян коротко заржал, заволновался, перебирая ногами, но быстро успокоился, так как, по словам Сашки, вполне себе сдружился с Барсиком.

– Вернулся, обалдуй… – Я потрепал его по загривку. – И где шастал, спрашивается? Почему хозяина не встречал? Со мной поедешь воевать али как?

– Мурр-мяв… – Урча как трактор, Барсик ткнулся усатой мордой мне в лицо, облизал его, а потом спрыгнул на землю и вальяжной походкой направился к Александре и Забаве, которых полюбил с первого взгляда, а точнее, после первой же порции вкусностей, которыми они его щедро одаривали.

– Ну и не надо, предатель… – буркнул я ему вслед, жестом приказал садиться на лошадей уже собравшимся оруженосцам и тронул поводья. – Вперед, Буянушка, надерем задницы ганзейской падали…

В Холмогорах уже вовсю шла эвакуация.

Простой народ тянулся длинными вереницами в монастырь и к берегу. С собой тянули немудрящий скарб, вели скотину и разную домашнюю живность. Никакой паники заметно не было, все проходило организованно и спокойно.

На берегу сам отец Зосима проводил молебен с русскими ратниками, поодаль от него правил службу падре Иеремия, уже с моими дружинниками.

Светило яркое солнце, с неба орали невидимые жаворонки, все вокруг словно светилось, радовалось жизни, на этом фоне покидающие свои дома жители и готовящиеся умереть солдаты смотрелись странно и чуждо.

На мгновение захотелось к русским, но только на мгновение. Не поймет никто, те же русы, а мои и подавно, так что к черту душевные порывы.

Подъехал к своим, слез с коня и тоже стал на колени.

Дождался окончания службы, дал немного времени людям отойти от таинства, а потом вскочил на Буяна и, горяча его, с седла крикнул:

– Стройся! Выступаем! Живо, ослы ленивые, живо, вы же не собираетесь жить вечно!

Глава 9

Едва ратники перестроились в походную колонну, как из-за мыса по правому берегу Двины показался большой струг, а следом за ним еще один. Я сначала подумал, что пожаловали торговцы, но чуть позже разглядел красные паруса со стилизованным изображением солнца и понял, что ошибся: под такими в основном ходили служивые государевы люди. Что прямо говорило: прибыли посланцы великого князя всея Руси.

Задерживать отряд не стал, скомандовал выступать, а сам, в сопровождении Александра и Шарля, подъехал к пристани.

Едва головной струг причалил, как по сходням сбежал крупный мужик в богатом зерцальном доспехе, при сабле, но без шлема. Эдакий дядька Черномор, широкий как шкаф и с седой бородищей до пояса. Тот самый воевода Ярославский, что сопровождал главу государевых посланников дьяка Курицына в мой первый приезд.

– Исполать тебе, княже. – Он подошел ко мне и солидно, с достоинством поклонился в пояс.