Решительно поднявшись на ноги, отрок сунул за пояс хлыст и побежал к шалашику, где, быстро намотав онучи, надел на ноги лапти. По лесу-то, по сучьям босым не побегаешь. Да и змеи, говорят, просыпаться начали.

В лесу оказалось зябко, и Фимка тут же продрог, пожалев, что не накинул на плечи армячок. Уж не вспотел бы! Кое-где еще лежал снег, солнечные лучи его не трогали, предпочитая весело прыгать по вершинам высоких сосен и елей. Рядом, в орешнике, перекликались грачи, а где-то в глубине леса гулко куковала кукушка.

Вот и овраг, тот самый, коварный…

– Эй, Левка! – громко позвал пастушок.

Никакого ответа не последовало. Значит, не пришел еще парнишка, припозднился.

– Вот ведь, лентяй, – Фимка недовольно хмыкнул. – Я бы на его месте так бегом бежал бы!

Почему-то так и представилось, будто младший братец принесет с собой рыбу. Может, даже достанет и соль… возьмет щепоточку незаметненько – хватило б надолго. Хватило б, ага. Принесет Левка соль, как же! Нет, уж тут самому надобно. Пожарить рыбку на углях, посолить – ух, объедение.

Глотая слюну, пастушок выбрался из леса на опушку… и тут же увидел Левку. Братишка лежал в нежной весенней траве, упав навзничь, словно споткнулся… Только не споткнулся… В спине мальчика, под левой лопаткой, торчала короткая арбалетная стрела.

– Левк-а-а-а! – зарыдав, Фимка бросился к брату, перевернул, припал к груди, принялся тормошить… понимал – зря все это, мертвые не поднимутся, а Левка-то лежал – мертвый. Мертвее некуда.

Кто ж его так? Лесные разбойнички-тати в здешних местах давно уже не шалили, да и самострелов у них не было – оружие дорогое, да и стрелы к нему недешевые. Кто тогда? Новгородцы-ушкуйники? Или – немцы? И те, и другие – могли. Левка, верно, увидел, наткнулся на отряд да сразу бросился бежать… Вот и подстрелили. Достали стрелой уже на излете! Ежели в полную силу – насквозь прошили бы…

Ах, Левка, Левка… Пообедали. Поели рыбки…

Размазав по щекам слезы, Фимка уже больше не рыдал. Некогда! Кто бы это ни был – тати, ушкуйники, рыцари, – надо было срочно бежать в деревню, предупредить своих.

– Ты полежи тут пока, Левушка. А я – быстро… Я сейчас…

Зло сплюнув, отрок бросился напрямик, лесом. Бежал так, что дух захватывало, не обращая внимания на бьющие по лицу ветки. По пути едва не свалился в овраг, да неудачно перепрыгнул ручей, тут же промочив ноги. Все это было неважно. Успеть бы! Успеть…

Запах гари пастушок ощутил несколько позже, нежели увидел дым. Ветер дул в спину, уносил черные дымные клубы, а над старым плетнем, что на околице, поднимались языки пламени. Деревня горела! Мало того, тут и там разъезжали меж избами вооруженные всадники с черно-желтыми крестами на щитах и накидках. Немцы!

Враги не щадили никого! Много мужиков уже лежало заколотыми, с пробитыми головами. Да что там мужики, хватало и убитых детей, и женщин…

Вот послышался визг: несколько пеших воинов – кнехтов – гогоча, словно гуси, потащили в овин молодых дев, на ходу срывая с них одежду. Одна из дев вырвалась, побежала… Кнехт в железной каске с черным крестом в виде буквицы «Т» нагнал ее в два прыжка, ударил через плечо тесаком… Брызнула кровь, дева упала…

Похоже, рыцари разобрались с деревней очень быстро, сопротивление уже было подавлено. Да что говорить, никаких укреплений ведь не имелось, даже частокола – и того не было, один плетень. Надеялись на близкую усадьбу… да вот нынче не успели. Или немцы оказались хитрее, окружили заранее, обошли… Левку вот, убили, чтоб не успел предупредить.