– Вы его знаете? Кто он?..

Она не успела получить ответ. К ним уже спешила служительница, торопя вернуться в дом. Фелисия же, едва ступив на порог, бегом бросилась к лестнице и исчезла в недрах здания. Она не появилась и в трапезной. Впрочем, в предвидении роскошного полдника завтрак был легким, и все быстро с ним покончили. Затем ученицы получили приказ немедленно возвращаться к себе и готовиться к послеполуденному визиту.

Гортензия же отправилась разыскивать Фелисию, но, не найдя ее нигде, была вынуждена обратиться к сестре Байи, учительнице их класса. От нее она узнала, что итальянка попросила позволения спешно отлучиться и какая-то монахиня проводила ее к графине Орландо, одной из ее кузин, жившей в Париже и поддерживающей с нею постоянную связь. Когда она возвратится, никто не знал.

– Почему вы не оделись должным образом, Гортензия? – спросила затем сестра Байи. – Ношение форменного платья и даже банта вашего класса несовместимо с трауром…

– Знаю, матушка. Однако мать-попечительница позволила мне не присутствовать во время визита Ее Королевского Высочества… Я прямо отсюда направляюсь в часовню, где останусь до тех пор, пока она не уедет…

На самом деле Гортензия вовсе не любила этой часовни, чрезмерно, с ее точки зрения, украшенной позолотой. Убранству часовни недоставало благородства, оно было кричащим. И все же в этот день, скорбный для нее, но праздничный для обители, часовня была единственным местом, где она могла быть уверена, что никто не потревожит тишины и не нарушит ее уединения. А ей было сейчас необходимо как то, так и другое. Не затем ли, чтобы поразмыслить о диковинном поведении Фелисии Орсини? Ведь может статься, что эта странная девушка, столь непредсказуемая в своих поступках, знает того, кто дерзнул нарушить спокойствие на Северном кладбище. По крайней мере несколько слов, что вырвались у нее, прежде чем она скрылась, позволяют предположить это. Да, и уход ее больше походил на бегство. Но куда? И для чего?

Столько вопросов, и ни на один Гортензия не в силах была найти ответ! В конце концов отказавшись от этих попыток, она постаралась углубиться в молитву, чтобы не слышать более никаких звуков извне: ни громкого стука подъезжающих придворных экипажей, ни восклицаний, которыми пансионерки приветствовали появление царственной посетительницы. Устремив взгляд на маленький светильник у подножия алтаря, она вся отдалась воспоминаниям о родителях, моля господа даровать им отраду в жизни вечной, ниспослать их душам покой, которого им так не хватало на этой земле, и не позволить, чтобы гнусное деяние убийц осталось безнаказанным.

– Боже всемогущий, если тебе одному дана власть покарать зло, то окажи мне милость, позволь быть орудием твоего отмщения…

Она еще долго молилась, сраженная всем, что ей только что пришлось пережить. Наконец силы изменили ей, она упала на скамью, охватив голову руками, и разразилась безудержными рыданиями. В этом состоянии ее и застала преподобная де Грамон.

– Скорее осушите ваши слезы, дитя мое, и освежите лицо. Поторопитесь: Ее Высочество желает видеть вас.

– Меня? Но почему?

– Я не осмелилась бы спросить ее об этом. Она хочет поговорить с вами…

Через минуту, заново причесанная и умытая, Гортензия была приведена матерью-настоятельницей в гостиную и, согласно установленным правилам, сделала тройной реверанс перед той, которая ее там ожидала.

Взглянув на нее впервые, было трудно представить, что Мария-Терезия, супруга дофина Франции и герцогиня Ангулемская, приходится дочерью королеве-мученице, этому воплощению очарования, грации и элегантности. И главное, что она была некогда тем робким, сдержанным, но бесконечно изящным и прелестным белокурым ребенком, которого ее мать называла «своей муслиновой разумницей» и который потом, уже в крепости, сумел обворожить даже тюремщиков… Недаром ходили странные слухи.