– Но вы же знаете, что это невозможно. Мать Бара была бы опечалена, и у нее начались бы неприятности…

Гортензия лишь вздохнула и с тоскливым отчаянием взглянула на суровый пейзаж, расстилавшийся за окном кареты.

– Простите меня! Вы, наверное, думаете, что я теряю голову. Но каждый раз, как я пытаюсь представить себе маркиза де Лозарга, я чувствую… безотчетную боль и тревогу.

– Это потому, что вы молоды, впечатлительны, и к тому же у вас легко разыгрывается воображение! Быть может, вы очень удивитесь, увидев перед собой очаровательного господина преклонных лет…

– Он не так уж стар. Если вспомнить то немногое, что я слышала о нем от матери, ему сейчас должно быть сорок пять… или чуть больше.

– Как бы то ни было, это человек благородного происхождения. Следовательно, он будет вести себя с вами как подобает. Ну же, милое дитя, наберитесь смелости. Вот увидите, все образуется…

– Да услышит вас господь!..

Действительно, у конечной станции дилижанса их поджидал экипаж – развалюха, построенная, вероятно, во времена Людовика XV и, без сомнения, испытавшая на своем веку немало невзгод. В нее была впряжена пара сильных неверских лошадей; кучер же ни в чем не походил на старого Може, в сравнении с ним выглядевшего английским лордом. Этот оказался мужчиной скорее широким, нежели высоким, с квадратными плечами, очень плотный, если только его хламида из серой грубой шерсти не придавала ему излишней массивности. Под измятой круглой шляпой черного цвета виднелось кирпичного оттенка лицо, обрамленное густейшими вороными бакенбардами, закрывающими большую его часть. Заправленные в сапоги гетры из толстого полотна дополняли его наряд.

Этот-то персонаж направился прямиком к Гортензии и неуклюже приветствовал ее:

– Это я, Жером, кучер мсье маркиза. И спрашивать не надо: вижу, вы и есть та девица, о какой говорено. Вот так сразу вас и признал…

– Ты меня уже видел?

– Вовсе нет, а только вы – ну вылитая матушка ваша! Пойду поищу ваши вещички. Ваша-то телега припозднилась, вот и надо бы поторопиться, ежели не желаете объявиться дома завтра утром.

– Замок так далеко?

– Да больше пяти лье. А господин маркиз не жалует, когда его заставляют ждать: ужин – дело святое. Щас вернусь.

Передвинув языком комок табачной жвачки за другую щеку, Жером вразвалку направился к багажу, который выгружали служащие почты. Гортензия с завистью взглянула на приветливый постоялый двор с чистыми, блестевшими на солнце стеклами, за которыми угадывался жаркий уютный огонь в очаге. Именно там мадам Шове собиралась провести ночь… увы, без нее.

Та перехватила взгляд девушки и все поняла.

– Как вы полагаете, нельзя ли убедить этого человека дождаться завтрашнего утра?

– Конечно, нет. Разве не слышали: маркиз нетерпелив… И все же спасибо, что вы об этом подумали…

Повинуясь внезапному порыву, она поцеловала свою спутницу. Затем, видя, что Жером возвращается, бормоча себе под нос что-то непочтительное о весе и числе ее багажа, девушка прибавила:

– Скорее возвращайтесь на постоялый двор, дорогая мадам Шове. Мне бы не хотелось, чтобы вы дожидались моего отъезда! Так грустно оставлять кого-то там, откуда уезжаешь…

– Вы мне напишете, чтобы рассказать, как все устроится?

– Обещаю вам!

Спустя мгновение повозка со скрипом тронулась и покатила по крутому спуску, ведущему к нижней части города. Теперь уже ничто не ограждало дочь Анри Гранье от этих незнакомых мест и чуждого ей существования, которое вскоре ожидало ее…

Со вздохом она откинулась на подушки из потертого бархата, пахнущего сыростью и конюшней, прикрыла глаза, чтобы не видеть слабый желто-серый свет там, где недавно синел островок чистого неба.