— «Криминальная хроника»? — с изумлением прочитала Аякчан и уставилась на изображение. Маленькая фигурка сгибалась под тяжестью кандалов — и вся ее поза, поворот головы, свешивающиеся на лицо длинные волосы выражали безнадежность и отчаяние. По обе стороны от пленницы стояли торжествующие жрицы, в спину упирались копья храмовых стражников. Аякчан поднесла Огненный шарик близко-близко и быстро забормотала, скользя глазами по строчкам: — «Предпринятое Храмом расследование увенчалось полным успехом…»

Хадамаха в который раз почувствовал, как в груди клокочет медвежий рык. Храм предпринял расследование! Да если б не эта фраза, он бы, может, попытался с Кыыс договориться, а не запер ее на поляне Калтащ! А так… Да знают они вообще, что такое настоящее расследование?!

— «…Мошенница четырнадцати Дней от роду именем Аякчан, выдающая себя за ученицу Огненного Храма, схвачена усилиями жрицы Кыыс… Не оказала сопротивления превосходящим силам Храма… Ожидается смертный приговор…» — скороговорка Аякчан сбилась. — Что-о? — заорала она, размахивая берестой и подаваясь к Хакмару так, что лист в очередной раз накренился. — Как ты мог поверить?

— Что тебя собираются казнить? — не понял Хакмар.

— Нет! Что я не оказала сопротивления! Да хоть какие там превосходящие силы, я бы их всех… Каждую… — Аякчан захлебнулась гневом. — И что? Ты это прочитал… — Аякчан безжалостно скомкала бересту. Хадамаха невольно поморщился — стоило беречь! — И… полез меня спасать? — Голос Аякчан дрогнул — то ли от злости, то ли… от затаенных слез. — Голубоволосую ведьму? — Она отвернулась от Хакмара, занавесив лицо голубыми волосами.

— Наверное, по-чудацки будет теперь говорить, что вы на моем месте сделали бы то же самое, — грустно усмехнулся Хакмар.

Над плотом повисло долгое молчание. Обостренным медвежьим слухом Хадамаха уловил, как Аякчан беззвучно всхлипнула… и почти нормальным тоном сказала:

— Тебе надо ожоги чем-нибудь смазать. — На Хакмара она по-прежнему старалась не смотреть.

Хадамаха в очередной раз запустил руку в мешок, и к Аякчан подкатился небольшой туесок с пахнущей травами мазью.

— Вот… на медвежьем жиру, — пробурчал он.

Аякчан нервно хихикнула, но хвала Властителю Небес Эндури, интересоваться, не из себя ли Хадамаха жир выпарил, не стала.

— Еще Донгар перед уходом оставил, — пояснил Хадамаха.

— Ты рубашку-то снимай… — сосредоточившись на крышке туеска, словно открыть его было невесть как трудно, прошептала Аякчан. — Как я тебя мазать буду?

Хакмар открыл рот… Хадамаха аж напрягся — неужели скажет, мол, спасибо, не надо, как-нибудь сам… Лицо у Аякчан стало страшным — ну таким, что за нее очень страшно. Хакмар молча рот закрыл и, шипя от боли, принялся не столько стаскивать, сколько обирать с себя черные лохмотья рубахи.

— Что Хакмара взаправду захватили, сообщать не стали, — обрадованно затараторил Хадамаха.

— Я в Огне увидела, — переползая по качающемуся листу Хакмару за спину, пропыхтела Аякчан. — Я все-таки албасы Голубого огня. И мать-основательница Храма, — гордо напомнила она и запустила пальцы в туесок, набирая остро пахнущую травами мазь. — Эта замерзавка Кыыс что, не соображала — как только в твоей камере зажжется Огонь, я сразу узнаю. — Аякчан положила мазь на спину Хакмару.

Тонкие девичьи пальцы коснулись обожженной кожи.