— Уйти — и чтобы мне в спину чернь рожи строила? Нет! Сжечь город! Это вотчина князя Юрия Дмитриевича! Делай, как сказано! — прикрикнул на Прошку разгневанный князь.

Залили дружинники кипящей смолы в сосуды, насыпали пороха и забросали ими детинец и посады.

Деревянные избы вспыхнули почти разом в нескольких местах. Не прошло и часа, как соединились они в одно огненное кольцо. Пламя быстро охватило деревянные стены, перекинулось на кремль. Клубы дыма закрыли небо, и ядовитый чад душил вокруг все живое.

Если и защемило сердце Василия Васильевича, то ненадолго — не московские хоромины горят, а полыхает вражий посад! Великий князь Московский смотрел, как гибнет некогда сильный город. И был горд. Враг не повержен, но он трусливо покинул свой город, оставив его победителю.

Изготовилась дружина, опустив копья, чтобы по первому трубному звуку ворваться в город и колоть, рубить, резать. Махнул рукой великий князь. Нет, не будет последнего удара — пускай распрямится город Галич.

В Галиче уцелела только церквушка Троицкая. Помогли, видно, молитвы прихожан. Не сгорел Божий дом. Повсюду уголья чадят, а этот стоит на прокопченных бревнах, только кроваво проступила на них смола, и крест на маковке почернел, дымом порченный.

Сгинул в пламени и княжеский дворец, откуда совсем недавно наблюдал Юрий Дмитриевич за первым севом. Потоптался Юрий Дмитриевич на пепелище и к церкви пошел. Вроде бы в вотчину вернулся, а дома-то и нет! Напакостил великий князь и ушел, а теперь строить сызнова придется до студеных дней.

Поседел князь в одночасье, седые нити выступили на висках и в густой бороде.

Юрия узнали, народ у паперти расступился, пропустили князя в Божий храм. В беде все едины: что князь, что чернь.

Юрий Дмитриевич прошел в церковь, остановился у распятия и долго, стоя на коленях, молился. Он чувствовал на себе жалостливые взгляды горожан, которые впервые видели его голову непокрытой. Прежние обиды забылись, а ведь и крут бывал князь — не терпел слова, сказанного поперек, мог плетьми наказать, в яму посадить. И только один Бог был ему судьей.

Юрий Дмитриевич ушел, облегчив грешную душу молитвами, а толпа за ним так же молчаливо сомкнулась. Но знал князь — сейчас народ все ему простил, и в горе он вместе с ним. Им вместе все начинать заново.

Юрий Дмитриевич не умел долго предаваться горю и на следующий день повелел рубить лес для города и стен. Тоска уходила вместе с работой. Дома поднимались быстро: всюду стучали топоры, визжали пилы.

Мужики, утерев потные лбы, вздыхали:

— Эх, сейчас бы бочку хорошего вина! Тогда и работа спорилась бы пуще прежнего! Да в колокола ударить — то было бы веселье.

Соборные колокола треснули от жара, и только единственный на Троицкой звоннице остался цел. Пламя лишь слегка расплавило его крутые бока, но звон его от этого не сделался глуше, по-прежнему был мелодичен и ласков. Однако колокол берегли до особого случая, то была надежда Галича — вот если и он треснет, тогда не возродиться никогда городу.

Колокола были особой гордостью Юрия Дмитриевича: лучшие мастера Руси их отливали. Не жалел князь на благое дело серебра и щедро отвешивал драгоценный металл мастеровым. И то-то они потом радовали его своим перезвоном! Однако пожар разорил князя Юрия, и единственное, что оставалось ему сделать, — просить сыновей о помощи. Не отступись, родная кровь, помоги серебром и медью. Помоги сотворить чудо, чтобы, как прежде, зазвучал над Галичем колокольный глас.

Галич возродился.

Не впервой на Руси строить заново спаленный город. И месяца не проходит, глядишь, новые избы опять вдоль улицы выстроились, церквушка на пригорке устроилась, и даже корчма притулилась там, где народу удобнее собираться.