* * *

Первые полгода я провел в разъездах по всем областям Великобритании — на шинном транспорте, воздушных кораблях, автомобилях с паровым двигателем, электромобилях и, разумеется, обнаружил, что почти вся страна изменилась до неузнаваемости. Большие города обустроены по лондонскому образцу. Между ними осуществлялась постоянная и скорая связь. Там, где некогда торговля создала оптимальные условия для коммуникаций, теперь каждый мог извлекать выгоду и удовольствие.

Население значительно возросло, но английский рабочий стал таким же состоятельным, каков был буржуа средней руки в 1902 году, и ему требовалось работать всего лишь тридцать часов в неделю, чтобы вести поистине роскошную жизнь. Не было никаких проблем в том, чтобы найти для себя дом с хорошей обстановкой и работу, поскольку те, кто оказывались на родине «лишними», теперь охотно выражали готовность трудиться за пределами Британских островов. Каждый год уносил из Англии тысячи людей, которые разъезжались по всем уголкам империи: в Африку, Индию, Китайские протектораты, горные районы Австpaлии, Новую Зеландию и Канаду. Британцы оседали по всему миру и благодаря воздушным кораблям осваивали — а следовательно, и цивилизовали — даже малодоступные области.

Сельская Англия оставалась нетронутой и такой же безупречной, какой была всегда. Паровые локомотивы не выплевывали дымных облаков над ее деревьями и посадками; рекламных щитов давно уже не существовало; как все отвратительные приметы британской повседневности начала века, они были искоренены. Люди даже весьма скромного достатка могли позволить себе электрический велосипед, а это означало, что горожане имели возможность наслаждаться природой, когда им хотелось. Цены были низкими, а заработки высокими (некоторые квалифицированные рабочие зарабатывали пять фунтов в неделю!). Если удавалось накопить немного денег, то для такой семьи не было решительно ничего из ряда вон выходящего в воздушном путешествии во Францию или Германию. С помощью сбережений простой человек мог позволить себе даже поездку по воздуху к своим близким в самые отдаленные уголки империи.

Что же касается теневых сторон жизни — таковых, разумеется, почти не было, поскольку моральные и социальные уродства, их вызывающие, были ликвидированы. Суфражистки моих дней с удовольствием бы услышали, что женщины старше тридцати лет получили избирательные права; предоставление этого права женщинам с двадцати одного года обсуждается. Кстати, замечу, что длина женских платьев в Лондоне ни в коей мере не отличалась от той, которую я видел в Катманду.

Спустя несколько месяцев я наконец набрался мужества пригласить пару симпатичных девушек в театр и на концерт. Обыкновенно то были дочери врачей или армейских офицеров, с которыми я проводил свободное время. По нашим понятиям, девушки были довольно «бойки» и довольно непринужденно держались в обществе, совершенно как мужчины. Преодолев первоначальное изумление по этому поводу, я нашел их поведение в высшей степени привлекательным. Пьесы, которые я смотрел, часто представлялись мне чересчур смелыми, нечто вроде шоу (хотя, слава Богу, это не были политические представления).

Наконец слава моя поблекла, и постепенно я начинал чувствовать себя далеко не так вольготно, оказавшись на долгих «каникулах» в будущем. Предложение от издателей написать мемуары я отклонил (мне было бы довольно трудно их написать, поскольку я страдал потерей памяти!) и стал перебирать различные варианты профессиональной деятельности. Поскольку изначально я начинал свою карьеру в армии, то пришел к заключению, что, если это возможно, хотел бы служить моей стране на этом поприще и в дальнейшем.