Кок-2 выслушал с противной улыбочкой, потом осведомился:

— Ты думаешь, я всего этого не помню… братик?

И я захохотал. Правда же, у нас теперь одно сознание на двоих! Напряжение вдруг вылетело из меня, как пробка из шампанского, и стало легко. Пружина освободилась. Как же легко… Ярость и восторг. Восторг и ярость…

Я снова был не один!

— Мы им всем дадим прикурить, — сказал я брату. — Система, считай, наша.

18

Объясняемся с Юной в больнице, где лежит Фродо Андерссон. Дела бывшего гроссмастера не очень хороши, в сознание пока не приходил, и дочь живет с ним в палате. Встречаемся внизу, в холле.

— Почему? — спрашивает она в отчаянии.

— Я так не смогу. Я виноват в трагической гибели твоей матери. Я сделал ужасную вещь с твоим отцом, а из-за моего расследования Орден обнулил все его разряды. Я кругом виноват, я разрушил твою семью, твою жизнь…

— Что за чушь! Отец сам тебя вызвал, а мама… — Она плачет. — Мама хотела бы, чтобы ты обо мне позаботился. И вообще… сначала мама, теперь ты…

Береги сестру — вот о чем просила мать перед смертью. Сестру, а не жену… Как же скверно, что она увидела не только мою страсть к ее дочери, но и истинную мою страсть — ту, которой взрывают мир… С другой стороны, как удачно выбрано место, вильнула мысль. Регистраторов не было не только внутри термитника, но и на платформе, и даже в Тоннеле. Я все там обыскал: Коряга крепко позаботился о скрытности базы. Так что официальную версию событий ничто не пошатнет. Супруга гроссмастера погибла при обрушении части термитника.

— Ты считаешь, будто что-то испортил? — горячится Юва. — Ну так почини, это же просто, я этого хочу! Зачем нам расставаться? Дай мне свою фамилию, если уж Андерссоны опозорены…

Сказать или не сказать ей, что мы брат и сестра? До сих пор решения нет. Она любит меня как мужчину. Если мы просто расстанемся, у нее сохранится надежда вернуть любимого. Если же она станет мне сестрой, любовь к мужчине никуда не денется, зато надежда умрет. Вот такие пироги… Ладно, отложим на потом. Скажу ей позже. Для ее же пользы, чтоб не выворачивать девчонке душу.

— Не смогу, — повторяю и отворачиваюсь. — Я чувствую такую вину, что… что ничего не осталось. Давай будем друзьями. Или… Не знаю… Как брат и сестра…

— Почему — сестра? — пугается она.

— Да не знаю! С языка сорвалось.

Она меня обнимает.

— Ты меня разлюбил?

Я отстраняюсь. Вот он, момент выбора.

— Да.

— А вообще когда-нибудь любил?

— Нет. Извини.

Она обегает лихорадочным взглядом мое лицо.

— Ты мне врешь. Как можно разлюбить, если не любил? Не хочешь говорить, что случилось, не говори, но только не ври. Уходи.

А уходит сама. Я смотрю ей вслед, такой ладной, такой желанной. Я тоже бы заплакал — и побежал бы следом, поймал бы ее, повернул к себе… Пополз бы, хватая за ноги… Нельзя. Я улыбаюсь. Надеюсь, улыбка получается не слишком страшной. Почему я не сказал ей правду? Не потому ли, что сам еще на что-то надеюсь, оставляю путь для возврата?

Вот и хорошо, убеждаю я себя.