Сейчас, когда оба ведомства изрядно утратили власть и способность влиять на окружающую жизнь, конкуренция потеряла прежнюю остроту. Осталось только легкое высокомерие к «чернорабочим» с одной стороны и снисходительность к «белой кости» с другой.
— Не вполне, — отозвался Рожков. — Какие действия в случае опасности? Каков порядок применения оружия? Кто будет стрелять первым?
Нижегородцев в очередной раз поправил очки.
— В случае реальной опасности я подаю радиосигнал и группа силовой поддержки приходит на помощь. Они и будут стрелять, если понадобится!
Рожков выпятил нижнюю губу.
— А где эта группа?
Майор показал на неприметный микроавтобус со шторками на окнах.
Милиционеры переглянулись.
— Так они пока добегут…
— Не бойтесь, успеют! Опера переглянулись еще раз.
— Это мы боимся?! — завелся Рожков. — Ты сколько раз в своей жизни применял оружие?
К его удивлению, фээсбэшника вопрос не смутил.
— Применял, — сухо ответил он. — А сколько раз — государственная тайна. И вообще, этим не хвастают.
Нижегородцев говорил дело, Рожков смутился.
— Да я и не думал. Просто к слову пришлось. Оперативники двух ведомств вошли на территорию рынка, сразу окунувшись в людскую толчею, атмосферу торга и южного изобилия. Вначале они попали в рыбные ряды.
На бесконечных деревянных прилавках лежали мокрые серебристые сазаны, хищные серые щуки, усатые сомы с расплющенными мордами и огромными ртами, шипастые тупорылые осетры и изящные длинноносые севрюги, а рядом — огромные розовые куски норвежской семги. По непонятной логике, многие покупатели предпочитали привозную мороженую семгу более привычной парной осетрине.
За свежей рыбой пошла вяленая и копченая: розово просвечивающие жиром рыбцы, тяжелые, как кабаны, цимлянские лещи — чебаки на местном наречии, похожая на кинжальные клинки чехонь, твердая серебряная таранка, мягкая, истекающая жиром шемайя. Потом начались банки с икрой: обычной черной — осетровой и для гурманов — серой, севрюжьей.
В другой раз все трое уделили бы этому замечательному месту больше внимания и наверняка выбрали бы себе что-нибудь по вкусу. Но сейчас рыбные ряды интереса для них не представляли: продавцами здесь были дородные круглоликие казачки и обветренные мужики вполне славянской наружности, все — местные жители.
А вот во фруктовых рядах картина была совершенно другая: здесь за прилавками стояли исключительно мужчины южного вида — со жгучими усами, орлиными носами и гортанным говором.
— Постойте здесь, — тихо сказал Нижегородцев и направился к лотку, за которым торговал виноградом бойкий молодец в надвинутой на глаза черной кепке с большим козырьком.
— Покупайте, лучше нигде нет, у меня самый свежий, без удобрений, сам вырастил. — Торговец пытался всучить кило винограда какой-то маленькой щупленькой бабульке с пустой старенькой сумочкой в руках. Старушка колебалась, а тот еще больше входил в раж.
— Что ты врешь, Хазвах, когда это ты виноград выращивал?
Торговец резко повернулся и, увидев майора ФСБ в непривычной кожаной куртке, но неизменных солнцезащитных очках, перестал расхваливать свой товар. Старушка мгновенно ретировалась.
— Зачем покупателей отпугиваешь, Анатолий Сергеевич? — с легкой укоризной сказал он. — Какая разница — вырастил, купил. Виноград и правда хороший. Могу подарить полкило.
— Жадный ты, Хазвах! — серьезно произнес майор.
— Почему жадный? Возьми кило. Два возьми!
— Да на хрена мне сдались твои тухлые фрукты, — грубо сказал Нижегородцев. |