На этот раз Лена встретила его в полупрозрачном белом пеньюаре; сквозь тонкий шелк четко проступали очертания ее высокой груди и тугих сосков, словно молоком, налитых желанием. Томаш бросился на шведку, словно дикий зверь, полный решимости в тот же миг сорвать диковинный спелый плод, но девушка ловко отстранилась, одарив незадачливого любовника игривой улыбкой.

— Жди, еще не пора, — распорядилась Лена. — Попозже я найду, чем тебя порадовать, если будешь хорошо себя вести. — Она легонько щелкнула его по носу и повторила: — Я сказала, если будешь хорошо себя вести.

— Позволь хоть прикоснуться…

— Нет. — Девушка развернулась и двинулась прочь по коридору, призывно покачивая бедрами. Обернувшись, она послала Томашу улыбку, исполненную коварства. — Нельзя получить все сразу. У нас в Швеции говорят: один обещанный поцелуй стоит двух полученных.

Влюбленные устроились на диване, поблизости от обогревателя; Лена принесла липовый чай и шведские булочки с корицей. Томаш сделал большой глоток и надкусил румяную булочку.

— Вкусно, — похвалил он, наслаждаясь великолепной сдобой с густым коричным ароматом.

Лена кивнула на пластиковый пакет у его ног.

— Нашел книгу Фуко?

— Ага, — подтвердил Томаш. — Только не «Слова и вещи». — Он достал увесистый том, озаглавленный «Надзирать и наказывать». — Так бразильцы перевели «Surveiller et punir». Представляешь, в Португалии эту книгу вообще ни разу не издавали.

— Но это ведь не важно?

— Пожалуй.

— А другая? Уже прочитал?

— Да.

— Ну и как?

Томаш пожал плечами, признавая поражение.

— Никак, — он отложил булочку и раскрыл книгу. — Посмотрим, что даст нам эта.

Они отлично друг друга понимали. И не только в отношении секса. В деле Тошкану шведка оказалась верной и деятельной союзницей. Она интересовалась ходом расследования, задавала толковые вопросы, терзала товарищей, изучавших философию, старалась побольше разузнать о Фуко и его сочинениях в надежде, что впереди вот-вот забрезжит свет истины. Это Лена посоветовала Томашу «Кембриджские чтения Фуко» Гаттинга, «Читая Фуко» Рабиноу и «Жизнь Мишеля Фуко» Мейси. Она была столь любезна, что вызвалась проштудировать «Историю безумия в классическую эпоху» в поисках числа 545 или любого другого ключа к разгадке шарады.

— Все безумцы братья, — проговорила девушка, открывая книгу.

— Что? — резко переспросил Томаш, отрываясь от чтения.

— Еще одна шведская поговорка, — объяснила Лена. Она коснулась кончиком пальца названия на обложке и повторила: — Все безумцы братья.

Томаш не слушал подругу; он замер глядя в одну точку, не замечая, что карандаш вот-вот выпадет из дрожащей руки. Норонья сделался белым, как книжная страница, его внутренности скрутил приступ тошноты. Ему никогда в жизни не приходилось слышать о столь чудовищной, столь постыдной и бессмысленной жестокости.

— Ты что? — встревожилась Лена, заметив, как он изменился в лице.

— Это ужасно, — прошептал Томаш, зажмурившись.

— Что ужасно?

— История в начале книги.

— Какая история? — Девушка обняла профессора и через его плечо заглянула в книгу — Расскажи.

Томаш улыбнулся и покачал головой.

— Вряд ли ты захочешь ее слушать…

— Захочу, — упрямо заявила шведка. — Рассказывай.