— Потому что я имею право не выставлять на всеобщее обозрение личную жизнь. Я же не лезу в его спальню и в мою никого не пущу!

Я почувствовал мороз по коже в натопленной комнате. Не к добру это. Резко ускорив ток крови, я покраснел, принялся хватать ртом воздух и сползать по кушетке.

— Света! — прохрипел я. И моя заботливая девочка тут же ринулась меня спасать, как было оговорено ранее.

— Что с ним? — разом забеспокоились оба монарха и вскочили со своих мест.

— Отравление, — безапелляционно зарядила лекарка. — Нас уже дважды пытались отравить. Видимо, третий раз-таки добрались!

Она принялась водить надо мной руками и точечно вливать в меня силу. Я резко побледнел, а в животе у меня заурчало и забулькало.

Оба монарха смотрели на Свету, как на волшебницу.

— Ну⁈

— Яд расщепила, но… — Света развела руками, а я вскочил с кушетки и вдоль стеночки бодро поковылял в соседние покои, которые имели выход в уборную.

— Простите, господа! Прошу извинить… — при этом моё тактическое отступление сопровождалось звуками, весьма схожими с подготовкой к канонаде.

Я не видел лица монархов, но Тэймэй потом божилась, что это было незабываемое зрелище.

— С ним всё будет в порядке? — первым отмер император.

— Да, — кивнула Светлана, сохраняя профессиональную серьёзность. — Просто некоторые яды даже мы не можем расщепить полностью, и их требуется выводить из организма естественным путём. Он присоединится к вам чуть позже.

Монархи понимающе закивали, и Кречет ринулся в атаку:

— Кажется, мы с вами договаривались, Кристиан, что граф не пострадает ни в коем разе в процессе следствия…

Этого я уже не слышал, ибо, скрывшись за дверью, тут же обернулся, устроив погром в спальне, и открыл прокол к Асте.

Как оказалось, весьма вовремя. Девочка почему-то стояла на краю парапета высоченной башни и уже занесла ногу, чтобы шагнуть с него. По лицу её текли слёзы, а глаза горели такой ненавистью и отчаянием, что если бы они имели силу, то меня напрочь снесло бы. Но нет.

Я тут же обхватил девчушку хвостом и вывалился на парапет к ошалевшему скандинаву, доселе безразлично наблюдавшему за самоубийством ребёнка.

«Это кто?» — спросил по связи у Асты, но у той началась форменная истерика. Вопросы и ответы сыпались вперемешку, она не могла говорить связно от пережитого ужаса. Ещё не факт, что взрослый вёл бы себя адекватней в такой ситуации.

«Ты пришёл! Почему ты не пришёл? Я звала! Я всё сделала! А ты! А он! Он меня!»

Мужик оказался весьма шустрым и рыбкой сиганул в открытое окно внутрь башни, вот только я оказался быстрее, хвост успел его скрутить в полёте и с размаху приложить о каменные плиты парапета. Лицо я ему, конечно, подправил, ну да с возможностями местных лекарей ничего непоправимого не случилось.

«Тише! Тише, девочка! Прости! Прости, что так долго!» — я искренне извинялся, представляя, что пришлось пережить ребёнку за эти неполные пять минут. А если бы я опоздал?

Аста постепенно успокаивалась и, наконец, смогла связно отвечать.

«Это мой дядя, Ян Бизоненс, сын Хильды Бизоненс и нынешний Владыка Борнхольма. Вся семья считала его эмпатом, а он оказался менталистом или ментатором. Я не очень разбираюсь. Он как-то подчинил меня и заставил шагнуть с парапета».

«Ах ты ж, сученыш! Чем тебе ребёнок помешал?» — этот вопрос я, естественно, не мог задать, да и подозреваю, что Ян не ответил бы. Но вот кровь… кровь от меня не имела секретов. Я принялся за самую простую и действенную форму допроса.

«Аста, следи, чтобы нам не помешали! — попросил я девочку. — И вернись пока в башню, чтобы не замёрзнуть и не заболеть».