— Даже спрашивать не буду, почему ты хотел сейчас оказаться правым, — заметил я, видя, что он глубоко разочарован.

— Доведи начатое до конца, — глухо произнес он. — Возможно, магия стала слаба, а кровь ее пробудит…

Достал из письменного стола перо со стальным наконечником, передал мне.

Я провел острым концом по ладони, расцарапывая ее. Когда перо набрало крови, я склонился над древней книгой и медленно обвел свое имя кровью. Отец напряженно вглядывался в подпись.

Буквы засветились алым светом, вспыхнули, на миг ослепив, и угасли, когда кровь впиталась в волшебный пергамент. Фигурная рамка, обозначавшая главу рода, слабо засветившись, переместилась с его имени на мое и погасла. Мак отпрянул и отвернулся.

— Ты ошибался, па, — тихо произнес я. — Мое имя никогда не будет перечеркнуто.

— Не зарекайся, Руари.

— Иди к черту! — разозлился я.

Я захлопнул книгу, закрыл тайник и убрался в свою комнату. Через минуту ко мне зашла Рианнон.

— Зачем ты так с отцом? — упрекнула она. — Он и без того сломлен.

— Какого черта, Риа⁈ Я в этом виноват? За свои поступки надо отвечать! Или хотя бы просчитывать, к чему они могут привести. Отец не сделал ни того, ни другого!

— Он спас нас!

— О, хотя бы ты еще не заводи эту пластинку! Я слышал это тысячу раз от него.

— И ты должен быть за это благодарен! Ты обязан ему своей жизнью!

— Моя жизнь… моя жизнь уже много раз перетасована, как колода игральных карт. А от него уже давно ничего не зависит. И если бы… если бы он выбрал другую политику, возможно, мы бы не остались единственными, а семья О’Лири осталась бы в живых, как и многие другие!

На глазах Рианнон сверкнули слезы.

— Он говорил, что не было другого выхода! — выкрикнула она в отчаянии.

— Черта с два! Просто он слишком доверился людям, слишком долго жил среди них. Так долго, что почти забыл, кто он. Может быть, тебе напомнить про его друзей, которые однажды заявились к нам на Рождество? Про их детей, парня примерно твоего возраста и девочку моего? Помнишь, к чему это было? Он так отчаялся, что готов был нас освободить, произнести слова этого проклятого обряда, чтобы мы стали людьми, едва достигнем нужного возраста.

— Он хотел нас спасти…

— От его собственного бессилия и отчаяния! В пекло такую жизнь!

— Ты так говоришь, только потому, что ты… — по ее лицу катились слезу, а ладони сжались в кулаки.

— Не смей! Не смей оскорблять меня! — прорычал я.

— Да пошел ты! Опустился ниже некуда — став убийцей, пошел работать на полицию ради спасения своей шкуры!

— Ты ничего об этом не знаешь!

— Отец для меня всегда останется главой нашего рода, чье бы имя теперь ни было обозначено в Кодексе!

— Он же сам этого захотел, Риа! — воскликнул я.

— Двуличный ублюдок!

Выкрикнув оскорбление, сестра, смахивая со щек слезы, выбежала вон. Хлопнула входная дверь. Я выругался. Разозленный, шагнул следом и остановился. На пороге застыла Лиадан с подносом еды.

— Оставь ее, Руари. Она сама скоро вернется. Лучше поешь.

Мать поставила поднос с миской на мой стол.

— Спасибо, мам.

— Не сердись на нее и на отца. Он…

— Не надо. Не хочу сейчас об этом говорить.

Она кивнула. Потом подошла к сундуку, постучала по крышке.

— Ты пропал на месяц и оставил проклятых карликов в своей комнате.

— Забыл о них… И что ты с ними сделала?

— Я решила, что ты сам с ними разберешься.

Лиадан открыла сундук, в котором раньше были заперты домашние гномы, принадлежавшие некогда Блаин.