Очень скоро я получил подтверждение своим мыслям, когда от Пушкина пришла на мой телефон неожиданная фотография. На фотографии лежал бледный раненый Алексеев, а Пушкин, Хрулев и Доброхотов, обнимаясь, позировали в объектив на фоне сотен и сотен лежащих и сидящих японцев, которые выглядели так, словно их пожевали и выплюнули. Но, вроде все живые были. Они там неплохо повеселились. Но кажется, основное веселье всё-таки было у меня.

Я вышел во двор подышать свежим воздухом и обнаружил, что вся местность была занята японцами, которые, сами не понимали, что происходит, но готовы в любой момент броситься в атаку.

— Зря переживаете… Переворот уже подавлен, — говорю я двум аристократам, которые идут ко мне навстречу.

— Еширо Тадамотори! — представился один из них.

— Акиро Шикуне! — последовал его примеру второй.

— Галактионов Александр! — пожимая плечами, тоже представился я.

— Мы знаем, кто ты… Ты наш враг! — оскалился Еширо.

Эх… Кажется, эти двое молодых парней точно из партии покойной Ярены. И успели уже пропитаться ее идеями. Уверен, что она долгое время готовила почву к тому, что рано или поздно «отец» пострадает через свою мягкость, и к власти придет она. Тогда будет большая война, к которой каждый из них должен быть готовым. Какие наивные.

— Раз я ваш враг, тогда почему вы не нападаете на меня? — ухмыльнулся я, глядя прямо им в глаза, и стал подходить поближе. — Не можете? А почему? Император запретил? Вот тогда молчите в тряпочку, и ждите… Утомили вы меня сегодня. Разберитесь уже с тем, кто кому, кого и за что. Трындец какой-то! Вы знаете такую нашу пословицу: «Сдуру можно и хрен сломать».

Походу, такой пословицы они не знали. Самураи сжали кулаки и выпустили свои ауры, которые должны были причинить мне дискомфорт. Вот только я даже свою ауру не активировал, просто стоял и улыбался, а затем и вовсе махнул на них рукой, и пошел по своим делам. А мои дела вели в императорский сад, где находилось не так много людей. Там я смог найти место под вечноцветущей разломной сакурой, улегся на траву, и просто лежал и смотрел в синее небо.

Увы… Такое времяпровождение долго длиться не могло. Прошло часа три, и к нам прибыли мои коллеги, а дальше… Началось то, что я так не люблю. Нас всех заселили в покои, а в императорском дворце начались непонятные события, в которых мы не участвовали. Кажется, Ёсихото решил использовать ту версию, которую я ему подсказал о подмене принцессы Эмико и его пленении, вот только не всех устраивало такое, и начались некоторые народные, и не очень, волнения.

Император хотел устроить прием в нашу честь, чтобы показать тех, кто помог ему выбраться из темницы. Но обстановочка была слишком нервной. Эмико, идиотка такая, подняла всю страну на войну, и чтобы всё отменить, нужно время, а чужаки здесь сейчас не особо в почете. Самураи такие самураи! Вспыхивают быстро, а успокаиваются долго. В итоге, я был очень рад, что нам выделили личный императорский борт и отправили домой.

— Прошу прощения! Но мне нужно больше времени, чем казалось вначале, — уже у самого самолета поклонился нам Император. — Передайте Елизавете, что я очень сожалею об этом неприятном инциденте, хотя и сам стал жертвой, но это не оправдывает меня.

— Ваши слова будут переданы, — взял слово Пушкин. — И как один из представителей Империи, я хочу выразить искреннюю радость, что вы остались живы, и теперь в стране все успокоится.

— Благодарю! — еще один кивок от Императора Пушкину.

Когда все слова были сказаны, Император указал рукой на самолет, и все двинулись в него. Первым занесли Алексеева, которого привел в чувство Пушкин, натурально влепил тому подзатыльник. А когда убедился, что с тем всё в порядке, снова вырубил, дабы процесс выздоровления шел быстрее.