|
Но я инстинктивно чувствую, что их логика ошибочна. Я считаю неподобающим, что я единственный из всех, принадлежащих моей церкви, с неизбежностью обречен оставаться атеистом. От несправедливости и безумия всего этого я преждевременно состарился. А не то, если бы я сохранил силу своей молодости, я нашел бы способ очистить доску по-свойски – при помощи смерча, например, или молнии, потопа и тому подобного, – чтобы начать все сначала. Но, увы, я состарился, моя дорогая Хавва, с тех пор, как мы впервые встретились. Негативное богословие и рационализация, как они это называют, которым со все возрастающим рвением подчиняли меня мои непонятливые слуги на протяжении восемнадцати столетий, довели меня до того, что я не могу логически убедить себя в своем собственном существовании. У догм, которые они мне внушали, концы с концами не сходятся. И вот...
Тут Джеральд, лучезарно улыбаясь, сказал: – Вы, прошедший через окрестности Антана, где существуют только две истины и только одно учение – что мы совокупляемся и умираем, – вы, я уверен, как глава Протестантской Епископальной Церкви, наверняка рассчитываете найти в месте упокоения всех богов третью истину. Это придает мне храбрости, чтобы попросить вас ответить мне на один простой вопрос... – Увы, мой друг, – сказал пожилой джентльмен с таким видом, будто его шантажируют, – в профессиональном смысле моя вера такова, каковой она должна быть. Но частным образом, как прямодушный аравийский бог бури, отошедший от активной церковной работы, я подозреваю, что когда кто-нибудь где-нибудь познает сущность этих двух истин, у него остается достаточно времени, чтобы поупражнять свой разум в поисках третьей. – Этот трюизм, сударь, невозможно оспорить, – сказал изрядно упавший духом Джеральд. – Однако это звучит как отговорка. – В самом деле, – сказал смущенный пожилой джентльмен, печально покачивая своей седой головой, – в самом деле, с тех пор, как мне приписали троичность, меня также начали обвинять и в двуличии. Гностики, насколько я помню, рассказывали об этом ужасные вещи. Валентиниане были не более милосердны. Я уже не говорю о том, что утверждали присциллиане. – В любом случае, – настойчиво повторил Джеральд, – хоть вы и можете игнорировать меня лично, вы не можете игнорировать ваши обязанности по отношению к Протестантской Епископальной Церкви. Мир все еще нуждается в епископах и во всем, что они олицетворяют. Хочу вам заметить, сударь, что неистовые речи епископов все еще пугают многих людей, принуждая их благоразумно блюсти добродетельный образ жизни. Епископы, сударь, по своему воздействию на людей напоминают мне хлористую ртуть, потому что их эффект в конце концов оказывается благотворным. Есть и другие сходные черты. И если вас расстраивает то, к каким способам воздействия прибегают епископы, то вы должны помнить, что они стараются ради общего блага. Более того, я хотел бы подчеркнуть, что вам негоже жить в Антане и быть моих подданных... – Он думает, – снова вставила Майя мимоходом, – что он – бог, понимаешь? – Но я и есть бог! – воскликнул Джеральд. – Твои постоянные замечания, дорогая, решительно неуместны. И нынешнее стечение обстоятельств тоже ставит меня в неловкое положение, ввиду моего протестантско-епископального воспитания. Данной ситуации надо избежать любой ценой. Этому джентльмену просто нельзя идти в Антан. – Но что с этим можно поделать? – Не волнуйтесь. В вашем возрасте, сударь, часто возникают навязчивые идеи, например, идея отправиться в Антан. Любое достаточно компетентное Диргическое божество может легко излечить такие недуги. С вашей стороны нельзя предпринять ничего лучшего, чем обратиться ко мне за помощью. |
