Лицо Глэдис приобрело такое же выражение, как у некоторых святых-страстотерпцев с особенно талантливых икон.

– Виржиния, только не говорите мне, что не знаете ничего о сэре Джоне Бэйрде и его глухонемой дочери Дэйзи? – не поверила она.

…Пришлось поверить.

История баронета Джона Бэйрда оказалась печальной и романтичной.

Родился он в начале прошлого века. Младший сын владельца не слишком процветающего паба, Джон мог рассчитывать лишь на самое скромное наследство – говоря проще, был бедняк бедняком. И угораздило же его влюбиться первую красавицу городка, неприступную Клариссу Литтл. Причём неприступной её дело не что иное, как суровый нрав папеньки, потомственного офицера и страшного гордеца. Обладая солидным достатком и не менее солидной родословной, он хотел выдать дочь замуж не за кого-нибудь, а за аристократа. Пусть и плохонького, но с титулом…

Или на худой конец за богача.

Сама Кларисса Литтл, как поговаривали, таким раскладом была недовольна. Ещё бы – ей стукнуло уже двадцать шесть лет, «недостойных» женихов папенька отпугивал, а достойные появляться на горизонте не спешили. Неприятная слава старой девы и «вздорной ведьмы» постепенно замещала разговоры о красавице с косами что текучее золото… Потом знающие люди шептали, что однажды Кларисса не выдержала и вышла ночью на перекрёсток, чтобы заключить сделку с потусторонними силами. И страшный человек в алых одеждах, с кленовыми листьями в волосах и выбеленным лицом выставил свою цену за чудо. Какую – никто не знал. Но через месяц бедолага Джон вдруг нашёл у подножья холма клад – сундучок с золотом, выкупил землю и титул баронета, а через год вновь посватался к Клариссе.

И на сей раз суровый отец не отказал в благословении. Ещё бы, ведь жених был «правильный»!

Кларисса Литтл стала леди Бэйрд. В положенный срок она родила прелестную девочку, и счастливые родители не сразу поняли, что не так. И лишь потом они осознали – ребёнок начисто лишён слуха. Разумеется, это приписали «сделке» Клариссы с незнакомцем с перекрёстка. Но так или иначе, а девочка росла подобно другим детям и с возрастом всё хорошела.

Звали её, разумеется, Дэйзи.

Сэр Джон Бэйрд любил дочь без памяти, пожалуй, даже больше, чем всех других своих детей – мальчишек, как на подбор. Он старался сделать так, чтобы она ни в чём не нуждалась и чувствовала себя маленькой принцессой. И когда Дэйзи проявила интерес к живописи – сперва нанял для неё учителя, а затем стал выводить в галереи.

Всё было хорошо, пока на исходе шестнадцатого года девочка не заболела.

Как ни старались врачи, обнаружить корни загадочной хвори им не удавалось. И вскоре стало ясно, что Дэйзи до лета не доживёт. И тогда отец, чтобы порадовать её напоследок, собрал в парке перед особняком столько картин, сколько смог. Увы, на зов откликнулись по большей части бедные художники, но многие из них отнеслись к больной девочке с искренним сочувствием.

Конечно, картины не исцелили Дэйзи. Она умерла в последнюю весеннюю ночь. Но в течение ещё многих лет сэр Джон Бэйрд в благодарность раз в несколько месяцев собирал художников в своём парке и приглашал тех, кто мог заинтересоваться и купить картины. Многое он выкупал сам. Баронет дожил до шестидесяти лет и оставил после себя большую коллекцию живописи – и традицию собирать «уличную выставку» трижды за весну и лето.

А примыкающий к ипподрому парк назвали Дэйзи-Раунд.

– Откровенно говоря, ничего интересного в этой выставке нет, – призналась Глэдис, заканчивая долгий рассказ. – Однако иностранцы, тем более заинтересованные в искусстве, всегда её посещают, ведь ничего подобного на Континенте нет.