Все эти разговоры были эквивалентом действий политика, прощупывающего почву перед тем, как баллотироваться в президенты. Все всё давно поняли, спонсорские телефоны дребезжат без умолку, политтехнологи собирают компромат на оппонентов, но официально ничего не происходит. Мы «взвешивали варианты». Нина разродилась интересным фотопроектом; я получил новую стопку ужасных дебютов на рецензию. Тем не менее к Новому году мы оба почувствовали необходимость увеличить дозу. Поиски названия оказались всего лишь первым этапом зависимости. Мы перешли на более сильный стимулянт: выбор места.

С января по март нам этого хватало. Мы обошли районы Челси, Клинтон (бывший Хеллс-Китчен, «чертова кухня»), Грамерси, Флэтайрон, Вильямсбург, Бруклин-хайтс, Парк-Слоуп, Кэрролл-Гарденз, Мюррей-Хилл, Трайбека, Нолита, Сохо, Нохо, Соха, Дамбо. Самым многообещающим выглядел Нижний Ист-Сайд, чья главная артерия Ладлоу-стрит недавно превратилась в центр ночной жизни Нью-Йорка. Странным образом среди дюжин первоклассных ресторанов там не было ни одного места, предлагавшего приличную чашку кофе.

Облагороженная (или, если вы противник этих процессов, рециркулированная) зона расходилась на юг и восток от столовой «Деликатесы Каца» и кишела лавками нового поколения, рассчитанными на рокеров и женщин, которые их любят: гитарные магазины перемежались с винтажными бутиками. Из этого мы сделали вывод, что на подходе следующая волна колонизаторов, притянутая первой: ненавидящие себя по утрам юные банкиры и необъяснимо состоятельные девушки, работающие «в рекламном деле». К югу от Деланси и к востоку от Ладлоу район все еще держался за клочки латиноамериканского прошлого. Полные пуэрториканцы в рэперских прикидах — сами недавние пришельцы, сменившие отчаливших евреев, — смешивались здесь со спичечно-худыми детьми достатка. Несмотря на типично нью-йоркское переплетение пожарных лестниц над головой, Нижний Ист-Сайд был в своем роде самым европейским районом города.

Мне также импонировала идея открыть лавку в районе, синонимичном иммиграции. Если бы предки Нины приземлились на восточном побережье, а не на западном, а мои были полегче на подъем и не решили обождать и посмотреть, чем же закончится вся эта мура насчет диктатуры пролетариата, они бы могли встретиться здесь, на этих узких улицах, в 1920-х годах. Продавать здесь кофе значило воссоздать в лицах Американский Миф, которого Шарфам так не хватало. В семиотическом отношении я стал бы своим собственным дедушкой.

Исполненный решимости, я сделал необходимые звонки и нашел бюро недвижимости «Самоцвет», специализирующееся на Нижнем Ист-Сайде, а в нем — нахальную женщину с волосами свекольного цвета по имени Берта-Из-Управления. По крайней мере так она представилась. Берта уточнила наши требования, предпочтения и платежеспособность и позвонила, как я и ожидал, на следующее же утро в состоянии крайнего ажиотажа. Трубку взяла Нина; по ее гримаске я сразу догадался, что Берта умоляет нас все бросить и немедленно идти смотреть помещение. Она подыскала идеальное место, место настолько очаровательное, что мы упадем, сознание потеряем, просто умрем, как только его увидим. При этом забрать его могут в любой момент. Вокруг роятся заинтересованные лица. Созревают предложения.

— Что она говорит? — спросил я на всякий случай.

Нина нажала на кнопку громкоговорителя, наполнив комнату жестяным скрежетом:

—…И соседи — лучше не придумаешь, вот увидите, рядом магазин мехов, очень популярный, вы половину бизнеса сделаете на их посетителях, меха — это роскошь, вы же понимаете, великолепно подходит к вашим делам, латте-шматте и все такое…

Я, должно быть, поморщился, потому что Нина все поняла, выключила громкую связь и быстро завершила разговор.

— Ну, что ты думаешь? Стоит пойти посмотреть на это место?

— Трудно сказать.