– Цветы… - проговорил он. Вот что она, должно быть, держала в руках, когда он заприметил ее, идущую через лужайку.

– Пионы, - пояснил Риверс.

– Ах, пионы, - отозвался Майкл и так заинтересовался, что даже вперед подался в своем кресле. Пионы были любимыми цветами Джона и на их свадьбе стали основным украшением букета Франчески. Даже странно, что он помнит эту свадьбу в таких деталях. Но действительно, хоть он ушел и страшно напился, едва только Джон и Франческа покинули гостей, он помнил эту свадьбу с ослепительной ясностью.

Платье на ней было голубое. Светло-голубое, как лед на изломе. А в руках у нее был букет пионов. Пионы тогда пришлось добывать оранжерейные, но Франческа настояла.

И внезапно он понял, куда она пошла, кутаясь в плащ от холодного утреннего воздуха.

Она пошла на могилу Джона.

Майкл посетил это место только один раз после своего возвращения, и он пошел туда один. Это было через несколько дней после того странного момента, который он пережил в своей спальне, когда он вдруг понял, что Джон одобрил бы его брак с Франческой. Более того, порой ему казалось, что Джон, пребывающий где-то там, наверху, весело посмеивается, наблюдая за ними.

И как было не задаться вопросом: а не почувствовала ли Франческа того же? Может, и она осознала вдруг, что Джон желал бы их брака? Ради счастья их обоих?

Или ее по-прежнему мучит чувство вины?

Майкл поднялся с кресла. Он-то знал, что такое чувство вины, как оно грызет сердце и томит душу. Он знал эту боль, знал, что она разъедает человека, как кислота.

И он не хотел, чтобы Франческа испытывала это чувство. Ни за что. Никогда.

Пусть она не любит его. И возможно, никогда не полюбит. Но сейчас она гораздо счастливее, чем была до того, как они поженились, в этом он был уверен. И если ее станет терзать стыд за то, что она стала счастливее, то он… он этого не переживет.

Джон желал бы, чтобы она была счастлива. Джон желал бы, чтобы она любила и была любима. И если Франческа никак не может понять этого…

Майкл принялся торопливо одеваться. Может, он и слаб, может, у него еще жар, но до кладбища при часовне он как-нибудь доберется. Пусть это убьет его, но он не допустит, чтобы она погрузилась в ту же пучину отчаяния, в которой сам он страдал так долго.

Пусть она его не любит. Пусть. За время их недолгой супружеской жизни он повторял себе эти слова столько раз, что почти начал верить в них.

Пусть она его не любит. Но она обязана понимать, что она свободна. Что она имеет право на счастье.

Она должна, должна быть счастлива!

Франческа предвидела, что земля будет сырая, и потому прихватила с собой небольшой плед, зеленый с желтым - цвета клана Стерлингов, подумала она, печально улыбаясь и расстилая плед на траве.

– Привет, Джон, - сказала она, встав на колени и положив пионы возле надгробного камня. У Джона была очень простая могила, куда скромнее помпезных монументов, которые знать обыкновенно воздвигает над гробами умерших.

Но Джон предпочел бы, чтобы все было как раз так, она ведь знала его так хорошо, порой даже предугадывала слова, которые он произносил.

Он бы выбрал именно такое простое надгробие, и он бы выбрал именно этот дальний угол кладбища, поближе к холмистым угодьям Килмартина, месту, которое он любил больше всего на свете.

Так она все и устроила.

– Хорошая сегодня погода, - сказала она, усаживаясь на плед. Она подобрала юбки и села по-турецки, а потом снова прикрыла юбками колени. Конечно, она бы никогда не уселась так, будучи в приличном обществе, но здесь все было по-другому.

Джону только приятно было бы, что она уселась удобно.