Ла Рю мне все уши прожужжал: "Монсеньор едет чересчур
медленно... Для монсеньора переезд в восемь лье слишком мал..." Да ну его!
Этот Ла Рю вечно мчится так, будто под ним задняя лука седла загорелась. С
одной стороны, это, конечно, не так уж худо, с ним мой эскорт носом
клевать но будет. Но я же знал, что нам не удастся выехать из Бурдоя
раньше полудня. Слишком многое мне нужно там было сделать, решить,
подписать множество бумаг.
Я, видите ли, люблю Бурдей и твердо знаю, что там я мог бы быть
счастлив, если господь по милости своей разрешил бы мне не только владеть
им, но и жить там. Тот, у кого есть лишь одно скромное владение, умеет
насладиться им всем сердцем. А тот, у кого много, обширных владений,
наслаждается ими лишь в мыслях своих. Небеса всегда и везде уравновешивают
то, чем награждают нас.
Когда вы, Аршамбо, будете возвращаться в Перигор, сделайте милость,
загляните в Бурдей и проверьте, пожалуйста, выполнили ли мое приказание и
починили ли крышу. И камин в моей спальне. Он дымит... Какое счастье, что
англичане пощадили Бурдой. Вы ведь видели Брантом, мимо которого мы только
что проезжали, видели, что они там натворили, во что превратили этот
некогда такой милый, такой красивый городок, мирно приютившийся на берегу
реки. Мне как раз передавали, будто в ночь на 9 августа здесь
останавливался принц Уэльский. А наутро его рубаки и мужичье, уходя,
предали город огню.
По мне, это уж слишком. Ну что за нелепая страсть - все разрушать,
крушить, изгонять людей или разорять их - прямо пристрастились к разбою.
Ладно, допускаю, что на войне, на поле битвы убивают друг друга. Если бы
господь бог предназначил меня не Святой церкви, а повелел мне вести в бой
свое войско, я бы тоже никому пощады не давал. Ну ладно, пусть, в конце
концов, пограбят, надо же дать хоть какое-то рассеяние смертельно усталым
людям, ежеминутно рискующим собственной жизнью. Но носиться по чужой земле
лишь для того, чтобы обездолить весь народ, жечь его кров и его нивы,
обрекать его на голод и холод, - при одной мысли об этом меня злоба
охватывает. Я-то понимаю, в чем тут дело: раз провинции разграблены и
разорены, король не сможет выколотить из них подати, и для того, чтобы
ослабить короля, уничтожают добро его подданных. Но это же бессмысленно.
Ежели англичанин пред®являет права на престол Франции, почему, зачем он
предает ее мечу и огню? И неужели он надеется, если даже заполучит Францию
путем всяких договоров, после того как захватил ее силой оружия, неужели
он надеется, что при таком образе действий его станут терпеть? Он сам сеет
к себе ненависть. Конечно, король Франции из-за него лишится денег, но
зато англичанин сам выковал души, полные гнева и жаждущие отмщения.
Конечно, можно найти нескольких сеньоров, дав им кое-какие поблажки в
денежном смысле, и таких-то король Эдуард найдет. |