– Вы меня изнасилуете, а потом убьете? – спросила она, счастливая уже от того, что разговаривает с ним, что стоит возле его небесной, серебристого цвета машины и вообще дышит одним с ним воздухом.

– Нет, сначала я, как правило, убиваю, а уж потом насилую.

– И все адвокаты такие?

– Нет, только я один такой извращенец. Остальные могут делать только что-нибудь одно.

И она села к нему в машину, как садилась потом еще раз сорок или пятьдесят – она сначала вела счет встречам, а потом сбилась, почувствовав, что попала в рай…

– Меня зовут Григорий Александрович Пасечник, – произнес седовласый.

– Но я вас не помню.

– Я видел вас в Томилинском интернате несколько лет тому назад. У меня были некоторые финансовые дела с вашим директором, и он как-то пригласил меня к вам на репетицию драмкружка. Ведь это вы играли в пьесе Ибсена Нору?

– Я… Но как вы меня узнали?

– По фигуре. Вы удивительно длинная, вы уж извините, и тонкая, как прутик… Кроме того, ваша осанка, походка, да и голос… Вас невозможно спутать ни с кем на свете… Что вы делаете теперь? Учитесь, наверно, в университете?

– Нет, я нигде не учусь. – Ей захотелось поскорее отделаться от него. «Из-за него я не успею на похороны Макса…»

– Вы не хотите вернуться в кафе? – Он так внимательно посмотрел на нее, что Зу-Зу показалось, будто он видит ее насквозь.

– Зачем?

– Мне кажется, что вы сами хотите этого… У вас неприятности, я это чувствую…

– Но это МОИ неприятности.

– Белла, не упрямьтесь, мне много лет, я знаю жизнь и уверяю вас, что хочу вам только добра. Видели бы вы себя сейчас в зеркале… На вас же больно смотреть… – Он внезапно перешел на совершенно другой тон, на более серьезный и даже какой-то мрачный.

– Хорошо, вернемся, я хотя бы доем свой пирог… – сказала она и покорно пошла с ним в кафе. Она шла по улице и думала о том, что совершенно не приспособлена к одиночеству. Что она действительно как стебелек, который остался без опоры. Но довериться этому голубоглазому господину так же очертя голову, как доверилась когда-то Максу, она не собиралась.

В кафе она села за свой столик и придвинула к себе свой же пирог, который еще не успели убрать. Ей вдруг стало страшно при мысли о том, что она уже ГОТОВА рассказать этому незнакомцу ВСЕ. «Возьми себя в руки, дурочка. Он тебе – никто. И еще неизвестно, может, это он все и устроил… Взорвал Макса, сжег квартиру…» У нее закружилась голова, и она грохнулась на пол.

Когда Зу-Зу пришла в себя, они по-прежнему находились в кафе.

– Тебе лучше? – спросил Григорий Александрович ее, словно они были знакомы сто лет.

– Не знаю… Мне холодно… Мне плохо… Я не хочу жить, пожалуйста, взорвите меня… – Дальше она не помнила, что говорила. Но могла бы поклясться, что ни разу не произнесла имя Макса.

Когда истерика кончилась, он отвез ее к себе.

– Поживи у меня. Я не знаю, что с тобой произошло, возможно, ты просто влюблена, но это пройдет. Поверь мне.

Она сидела на диване в гостиной, кутая ноги в плед, и смотрела, как он готовит чай.

– Можно, я буду называть вас Гриша?

– Можно. Мне будет даже приятно.

– У меня мало времени, а надо многое узнать.

– Я помогу тебе. Кто он?

– Что вы имеете в виду?

– Кто тот мужчина, который оставил тебя?

– Он мой муж.