Лежа на кровати, Брейер никак не мог заснуть: ему не давала покоя мысль о том, какими близкими и доверительными были отношения Матильды и Фрейда. Фрейд постепенно становился фактически членом семьи, теперь он даже обедал с ними несколько раз в неделю. Сначала тесно общались лишь Брейер и Фрейд. Возможно, Зиг занял место Адольфа, его младшего брата, который умер несколько лет назад. Но за последний год Матильда и Фрейд сильно сблизились. Десятилетняя разница в возрасте позволяла Матильде испытывать по отношению к Фрейду материнские чувства; она часто говорила, что он напоминает ей Брейера, каким он был, когда они только встретились.

«Так что с того, — спросил себя Брейер, — что Матильда рассказывает Фрейду о моей холодности? Какое это имеет значение?» Вероятнее всего, Фрейд уже все знает: он замечает все, что происходит в их доме. Он не обладает проницательностью медика-диагноста, но от его внимания не укрывается ни одна деталь, связанная с человеческими отношениями. И он наверняка заметил, насколько изголодались дети по отцовской любви: Роберт, Берта, Маргарита и Йохан окружали его с восторженными воплями «Дядя Зиги!», и даже маленькая Дора улыбалась, заметив его. Вне всякого сомнения, присутствие Фрейда в их доме приносило только пользу; Брейер отдавал себе отчет в том, что сам он пребывал в полном смятении чувств, а потому и не мог дать своей семье то, в чем они нуждались. Да, Фрейд делал это вместо него, а он, вместо того чтобы стыдиться этого, был скорее благодарен своему молодому другу.

И Брейер понимал, что не может обижаться на Матильду из-за того, что она жаловалась на свою жизнь в браке. У нее был все основания жаловаться! Почти каждый вечер он работал в лаборатории до полуночи. Утром в воскресенье он занимался подготовкой к лекциям, которые он в воскресенье днем читал студентам-медикам. Несколько вечеров в неделю он засиживался в кафе до восьми-девяти часов, и теперь он играл в тарок не один раз в неделю, а два. Начались даже посягательства на обеденный перерыв в середине дня, который всегда был неприкосновенным семейным временем. По крайней мере раз в неделю Брейер загружал себя работой настолько, что работал и в обеденный перерыв. И, разумеется, когда приходил Макс, они запирались в кабинете и часами играли в шахматы.

Оставив попытки уснуть, Брейер отправился на кухню попросить подать ужин. Он знал, что Фрейд любит понежиться в горячей ванне, но торопился разделаться с едой, чтобы сэкономить время для работы в лаборатории. Он постучался в дверь ванной комнаты: «Зиг, когда закончишь, приходи в кабинет. Матильда согласилась сервировать нам ужин без церемоний».

Фрейд быстро прошелся по телу полотенцем, натянул белье Брейера, бросил свои промокшие вещи в корзину для стирки и поспешил помочь Брейеру и Матильде поставить их ужин на подносы. (Брейеры, как и большинство жителей Вены, плотно ели днем, довольствуясь вечером холодными остатками.) Стеклянная дверь кухни запотела от пара. Распахнув ее, Фрейд был атакован восхитительным теплым ароматом перлового супа с морковкой и сельдереем.

Матильда помахала ему половником: «Зиги, на улице так холодно, я приготовила горячего супа — это то, что нужно вам обоим».

Фрейд забрал у нее поднос. «Только две тарелки? Ты не будешь есть?»

«Когда Йозеф говорит, что хочет есть в кабинете, это обычно означает, что он хочет пообщаться с тобой наедине».

«Матильда, — возразил Брейер, — я этого не говорил. Зиг больше не будет приходить сюда, если ты не будешь составлять ему компанию за ужином».

«Нет, я устала, да и вы всю неделю не были наедине».

Когда они шли по длинному коридору, Фрейд заскочил в спальни детей, чтобы поцеловать их на ночь.