– Издеваешься, сука!

Волчок с силой ударил Башмачкова в плечо, сплюнул на пол и продолжал:

– Ты и твоя баба меня уже не интересуете. Вы уже, считай, трупы. Испохабили отличную идею, опозорили меня перед писателями. Блестящий проект поставили под угрозу. Уроды! В колонии я намертво усвоил закон: на каждый вражеский выпад должна прилетать ответка. Надеюсь. вы поняли, что отсюда вам уже не выйти?

– А как ты, Волчок, объяснишь другим писателям, куда мы подевались? – с интересом спросил Башмачков. Он изо всех сил старался казаться спокойным, но Лина услышала, что его голос слегка дрожит. Впрочем, ее сердечный друг неплохо держался для своего положения. У Лины дела обстояли намного хуже: коленки дрожали, из глаз текли слезы, и она ничего не могла с собой поделать. Волчок мельком взглянул на нее и, похоже, остался доволен страхом, который на нее нагнал. Затем он опять обернулся к Башмачкову:

– Кому и что я должен объяснять? Писателям, приехавшим на семинар? С какой радости? Я вашу подлую писательскую породу еще в детстве распознал. Каждый непризнанный гений – сам за себя. Так и норовите сожрать друг друга, словно пауки в банке. Пока рос в Дуделкино, я изучил писателей так же, как натуралист изучает насекомых – считай, под лупой. Твоих писак Ильинская успокоит простецкой байкой – дескать, вам стало стыдно после вашей глупой выходки, и вы предпочли незаметно уехать.

– Ладно, можешь меня убить. Так сказать, за дерзость и любопытство. Но Лину-то за что? – спросил Башмачков. – Разоблачение и, так сказать, срывание масок с нашего героя было моей затеей. Ангелина здесь вообще ни при чем.

– При всем желании мы не можем оставить ее в живых. Это ведь она таскалась с тобой по Дуделкино, ходила на кладбище и стояла там

с тобой под пулями? Вы ведь вместе пытались нарыть у моего персонала компромат на меня? То-то же! Надо было твоей бабе думать головой, а не другим местом!

Лина в ответ беспомощно замычала.

– Наконец я понял, как можно заставить женщину замолчать, – хмыкнул Башмачков. Лина поняла, что он пытается ее рассмешить, но слезы из глаз полились уже не ручейками, а водопадом.

– Не плачь, Линок! Не унижайся перед этим, с позволения сказать, «куратором семинара». Он нас просто запугивает. Где ты видела, чтобы бандиты убивали людей за ненаписанную книгу? За слова казнили в средневековье и в тридцать седьмом. В наше время людей убивают за деньги, а не за книги.

Лина опять замычала. Волков подошел и расклеил ей рот:

–Можешь поболтать напоследок. Это будет твоим последним словом.

Лина внезапно перестала плакать и обратилась к другу:

– Ты их не дооцениваешь, Башмачков! Трех наших коллег убили не за книги, а за то, что они случайно узнали правду. Ту правду, которая спутала бы Волкову все карты. Слова – вещь опасная. Помнишь, у Бориса Леонидовича:

«О, если б знал, что так бывает,

Когда пускался на дебют,

Что строчки с кровью убивают.

Нахлынут горлом и убьют».

– Так когда это было! – попытался успокоить ее Башмачков.

– Между прочим, – сказала Лина, – не так уж и давно. Пастернак, написавший эти строки, умер меньше ста лет назад, не пережив травлю. Знаешь, сколько народу в прошлые века замочили за слова! – сказала Лина. Не сосчитать! Писатели нередко расплачивались жизнью за книги и даже за мысли. Джорджано Бруно сожгли на костре, как и старообрядца протопопа Аввакума. Радищева отправили в сибирскую ссылку за «Путешествие из Петербурга в Москву». Даниеля Дефо, автора Робинзона Крузо, приговорили к стоянию у позорного столба за едкую сатиру.