— Спасите его, возьмите, — женщина плохо говорила на их диалекте. Она совсем не походила на женщин его города. Упав на колени в липкую землю, размокшую от дождя, она сняла с шеи небольшой шёлковый мешочек на шнуре — мидзухики. Поцеловав мешочек, с мольбой в голосе протянула его Масао, — пусть берёжёт вас Всевышний. Умоляю, сделайте так, чтобы он никогда не расставался с ним и Господь будет милостив вам за доброту вашу. Передайте моему сыну, что несмотря на гонения, нашему роду удалось сохранить это со времён Симабара. Возьмите, спрячьте это до времени. Пусть не прервётся вековая нить. Пусть «Капля крови Христа» спасёт наш род и тех, кто ему помогает.

Случись по-другому, Масао не раздумывая, поступил бы с ней, как подобает самураю. Но сердце отважного воина дрогнуло от дрожащего тонкого плача младенца.

Раскаты грома гремели не переставая. Ребёнок в руках Масао закричал с новой силой. Мужчина опасливо посмотрел на заливающегося младенца, а когда поднял глаза, то женщины рядом уже не было. Не заметил он и того, как неизвестная, спрятавшись за стволом дерева, перекрестила Масао с оставленным ею младенцем.

— Шизуко, это ребёнок, — произнёс он ждущей в доме жене.

Масао положил мокрый свёрток с младенцем на циновку. Шизуко, превозмогая боль, нагнулась над ним.

— Приготовь горячей воды, он недавно появился на свет, — прикусив губу от нарастающей боли, Шизуко быстро обмыла плачущего младенца.

Она передала мужу маленький измученный комочек и тут же застонала от раздираемой боли. Мужчина, растерявшись, положил малютку на приготовленную тряпицу и кинулся к жене.

— Шизуко, этот ребёнок принесёт в наш дом беду. За её матерью погоня. Значит она христианка. К нам могут нагрянуть в любую минуту.

— Масао! Подумав — решайся, а решившись — не думай. Ты принёс этого ребёнка в наш дом — теперь он наш. А раз он наш ребёнок мы будем всегда защищать его. Масао, беги, приведи старую Сетзуко. Видно, время настало появиться на свет нашему ребёнку.

Шизуко ещё долго мучилась в родах. Старая Сетзуко ничего не спросила, увидев рядом с роженицей чужого плачущего младенца. Муки Шизуко подходили к концу, когда в жилище ворвались солдаты.

— Убирайтесь, не мешайте принять второго младенца, — крикнула Старая Сетзуко.

Но солдаты не услышали крик родившейся дочери Масао. Они, молча, вышли, увидев горе на лице самурая.

С рассветом утихла непогода. Старая Сетзуко взяла кричащего мальчика и приложила младенца к груди Шизуко. Она вошла за перегородку, где на циновке лежала мёртвая новорождённая девочка. Положив руку на плечо убитого горем Масао, она сказала ему:

— Старая Сетзуко хранит много чужих тайн. Но в её сердце найдётся место для ещё одной.

Наутро прошла непогода. Вскоре прошёл слух, что на окраине города нашли пришлую женщину.

— Наверное, её пронзила стрела ночной молнии, — судачили люди. А вот Масао и Шизуки страшная ночь подарила сына и отняла дочь, — делились новостью горожане.

Прошёл почти месяц после тяжёлой утраты. Масао мучился, скрывая правду рождения ребёнка. Ложь для самурая равна трусости. А Шизуко не знала, как пережила бы своё горе, но глядя на маленького приёмного сына, душа её таяла от материнской нежности. Масао вспомнил о шёлковом мешочке, который отдала ему странная женщина. Взяв его, он вышел из дома, развязал узел и заглянул внутрь. От увиденного он непроизвольно отвёл глаза. Солнечный луч, бросив искру света в мешочек, заставил засиять, засверкать находящийся в нём предмет. Масао осторожно извлёк из мешочка небольшой золотой, крестик. На перекрещении двух его перекладин, вместо распятия, горел огнём, струился, преломляясь в гранях красным необычайно красивым цветом камень в виде капли.