Кэтрин Райан Хайд. Когда ты был старше
Папе и Монике
Часть первая Обрушение
15 сентября 2001 года Спустя четыре дня после того, как обрушились башни, я проснулся утром и увидел высившегося над моей кроватью великана. Я был практически готов испустить весьма недостойный мужчины вопль, но он получился молчаливым. Завопить вслух так и не получилось. Но это было к лучшему. Иначе бы от моего крика этот великан, испугавшись, забрался бы под кровать. Секунду-другую я соображал, кто это был. И, что еще хуже, где я был. Потом, как и всякий раз, отрешаясь ото сна после 11 сентября (обычно от смутной дремы в чьей-нибудь машине), я мысленно пробегал весь перечень того, что теперь было утрачено и что навсегда переменилось. С Нью-Йорком покончено, работа накрылась, мамы нет, все мои друзья-приятели исчезли вместе с башнями, все проделанные мною труды, чтобы навсегда отделаться от Канзаса, оставить его в прошлом, пошли прахом. Вновь я в Нигдебурге, как раз там, где клялся никогда больше не появляться. И я тут застрял. Настоящий шторм, словно из ночного кошмара. По сути, потеряно практически все. Я опять взглянул на щуплого великана, оказавшегося всего лишь моим братом Беном. Не то чтобы я не ожидал увидеть его, но… накануне ночью я заявился поздно (ну, поздно — это по нормам Бена), а он уже улегся спать. Он по-прежнему ни на кого не смотрит. Но это ничего не значит. Это как тот старый трюк, используемый во время делового общения, когда ты смотришь не прямо в глаза собеседнику, а в точку между его бровями. Бен работает по-крупному: отворачивает голову и смотрит в сторону под углом в сорок пять градусов, потупив глаза в пол. Ага, вот и опять. Кое-что так и не изменилось. — Приветствую, дружище, — сказал я. — Ты должен отвезти меня на работу. Тебе надо вставать. Вот такими были первые слова, которыми я обменялся с моим братом Беном после шести лет разлуки. Я сидел в постели в одних трусах, сонно моргая. Не выспался ничуточки. Даже ни вполглаза. Под веки будто попал песок, желудок скрутило. — У тебя есть машина? — спросил Бен. Было видно, что он нервничает из-за поездки. — У меня нет. — Тогда как же ты отвезешь меня на работу? — Миссис Джесперс сказала, что мне пора начать пользоваться маминой машиной. — А-а. — Только она не знала, где мама хранила ключи. Ты не в курсе? — Ага, — произнес Бен. — В курсе. — Мне скажешь? — Ага. — Сейчас? Или плюс-минус сейчас? — Она вешала их на крючок у входной двери. — Годится, — кивнул я. — Прогресс, — я не произнес: «Наконец-то». — Значит… послушай… ты знаешь, кто я такой? — Ну да, — произнес Бен. — Значит, ты помнишь меня? — Ну да. — Так кто я? — Мой брат. — Верно. Годится. Помнишь, как меня зовут? — Ага. — Почему же не зовешь по имени? — Ты не сказал, что я должен. Только — помню ли я. — Вообще-то я имел в виду, почему бы тебе не звать? То есть как насчет того, чтобы обращаться ко мне по имени? — Расти. Это старое прозвище, из давнего прошлого, полоснуло меня, словно зазубренный металл. Зазубренный и, ну да… ржавый. — Теперь меня зовут Расселом. — Почему? — Потому что я совсем взрослый. |
