– Бедный глупец, – грустно заметил Прометей. – Он был слишком зациклен на самом себе, чтобы сообразить, что происходит вокруг. Если бы он хоть на минутку отвлекся от самолюбования, то понял бы, где живет, и что ходить одному ночью по такому кварталу не стоит. Удивляюсь, как его раньше не убили.

И снова он был прав. Я этот момент как то упустил из виду. Аполлон был абсолютно безвреден для окружающих – это верно. Зато окружающие вполне могли нести потенциальную угрозу для него. В гетто не любят смазливых юношей с манерами педерастов, а именно это всегда отличало Аполлона.

– Все равно непонятно, – тем не менее, возразил я. – С чего вы решили, что опасность угрожает всем олимпийцам? И не только олимпийцам, если исходить из присутствия здесь Геракла и Прометея. Мне эти два убийства совсем не кажутся взаимосвязанными. Скорее, случайное совпадение.

– Ты сам веришь в то, что сказал? – Афина презрительно посмотрела на меня.

– А я не могу верить или не верить. Я не был ни в Афинах, ни в Чикаго. Не видел ни одного из мест происшествия. Поэтому могу полагаться только на то, что услышал. И мне кажется, – заметь, я говорю «кажется», – что эти два случая между собой никак не связаны. Разный почерк, разные персонажи, разные мотивы. Даже континенты – и те разные. Хотя последний фактор в наше время ни о чем не говорит. Просто две нелепые трагические смерти, совпавшие по времени, не более. Но ведь мы здесь все знаем, что такое бывает. Мойры очень изобретательны и в этом смысле обладают тонким эстетическим вкусом.

– Все верно, – согласился Прометей. Геракл, допивший пиво, выбросил пустую бутылку в урну и отправился за следующей. Ему было неинтересно то, что собравшиеся хотели сообщить мне – он все это знал. Еще менее ему было интересно слушать результаты наших умствований – как мыслитель он был слаб и не любил загружать голову лишней работой. – Эти два происшествия сошли бы за случайное совпадение, если бы не одно «но». На прошлой неделе в Мельбурне была убита Афродита.

– Бред! – вырвалось у меня. Если Аполлон был личностью до крайности аморфной, на внешние раздражители практически не реагирующей, но и негативных эмоций почти не вызывавший, то Афродита, обладая последним качеством в не меньшей степени, на внешние раздражители – сиречь людей – реагировала бурно и однозначно, вызывая всеобщую любовь. И, главное, щедро отвечая на нее своей собственной. Причем, Пенорожденной было все равно, на чьи чувства отзываться – мужчины или женщины, старика или юнца, который только только осознал, для чего ему природа между ног сардельку приделала. И вот кому понадобилось убивать ее, если даже обманутые жены, вместо того, чтобы враждовать, становились ей любовницами?

– Бред, – согласился Прометей. – Вряд ли среди людей найдется хоть кто то, кто смог бы поднять на нее руку. Тем не менее, она убита. Справедливости ради отмечу, что ее смерть больше, чем две предыдущих напоминает несчастный случай. Ей в висок угодил мяч от гольфа, когда она принимала солнечные ванны, сидя в шезлонге у бассейна. Она упала и раскроила о гранитный вазон другой висок. Но согласись, что, если две смерти – Зевса и Аполлона – еще можно принять за случайное совпадение, то три, последовавшие одна за другой, совпадением назвать крайне сложно.

– Пожалуй, можно попробовать согласиться, – я решил слегка сдать позиции. – Поэтому вы и решили, что опасность угрожает всем, кто так или иначе связан с Олимпом?

– Да, – хмуро сказала Афина.

– А почему до сих пор не разобрались, кто убил их? Зачем было выжидать столько времени, к тому же звать меня?

– А как бы мы разобрались во всем этом? Мы тоже не были ни на одном из мест преступления.