Всем бросилось в глаза отсутствие родственников отца. Они уехали, не извинившись и без объяснения причин. Я знала, что их отъезд вызвал удивление, но не дала никаких объяснений.

Я чувствовала, что родным отца, знавшим, каким он был на самом деле, очень трудно общаться с людьми, видевшими его в другом свете. А может быть, они не смогли перебороть своего желания держаться от меня на расстоянии. Какой бы ни была причина, я почувствовала, как ноют от боли старые, давно зажившие шрамы, и ощутила приступ одиночества и отчуждения, как в старые времена. Взяв себя в руки, я смешалась с толпой друзей своего отца.

Мужчины, которые мимо чайников с чаем прошли в бар, предпочитая что-нибудь покрепче, рассказывали истории о «старине Джо» и делились своими воспоминаниями о нем. Под вечер их лица раскраснелись, походка стала размашистей, а поступь менее твердой. Их голоса становились все более и более хриплыми, а истории — шумными.

В тот день я узнала, что отец не только был лучшим игроком в гольф в любительском клубе и блестяще играл в бильярд, но и выиграл кубок лучшего танцора бальных танцев за много лет до смерти моей матери. В последние годы именно он был королем на ежемесячных танцевальных вечерах в клубе «Британский легион» и приглашал на танцы женщин одну за другой. Я вспомнила, как мать рассказывала мне о том вечере, когда они познакомились и он вскружил ей голову на танцах. Моя мать попала в плен его обаяния и жила с этим чувством пятьдесят лет.

Моя стеснительная мать, которая никогда не считала себя привлекательной, была не единственной женщиной, которой отец вскружил голову. Я догадывалась, но старалась не думать об этом, пока не осознала, что он делал это в непосредственной близости от дома. Среди шумных разговоров, взрывов смеха и неправдоподобных историй имя моей матери ни разу не упомянулось. Уже через три года после ее смерти от нее не осталось даже тени воспоминаний.

«Британский легион» всегда был центром его жизни. Рут не любила алкоголь и редко ходила туда. В тот день все говорили только о Джо, а о его жене, с которой он прожил пятьдесят лет, никто даже не вспомнил.

Меня представили его партнерше по танцам, и я узнала имя пожилой женщины, которую видела в похоронном зале. Я скрыла обиду, которую чувствовала за свою мать, и вежливо улыбнулась.

Она взяла мою руку, готовая расплакаться:

— О, Антуанетта, можно мне вас так называть? Ваш отец столько рассказывал о вас. Мне кажется, будто я хорошо вас знаю.

Не задумываясь, я ответила с улыбкой на лице:

— Теперь все называют меня Тони.

Я не могла сказать ей, что этим именем меня постоянно называл только отец и что Антуанеттой звали маленького испуганного ребенка, а не меня.

— Я буду так скучать по Джо, — продолжала она. — Извините, дорогая, вы, должно быть, тоже ужасно страдаете по поводу этой утраты.

С этими словами она в знак сочувствия сжала мою руку.

Я отдала ей часы отца, которые мне вернули в больнице. Я видела, как ей дорог этот памятный сувенир, и понимала, что Джо занимал особое место в ее жизни.