В первую брачную ночь, лежа в постели, они просто держались за руки. И впоследствии тоже никогда никаких других шагов не предпринимали. Хотя Себастьяна часто, особенно в первые годы их совместной жизни, преследовали страшные, мучительные сны. Он метался в постели, брыкался, сбрасывал на пол простыни и одеяла, пронзительно кричал, очень пугая Пэтти. И она заметила, что во время этих сновидений он всегда бывал сексуально возбужден. Однако она никогда не забывала о том, что ей можно всего лишь погладить его по плечу или по лбу и постараться успокоить, шепнув на ушко: «Все хорошо, милый, все хорошо». Очнувшись, он остановившимся взглядом смотрел в потолок, крепко сжимая кулаки, а потом говорил Пэтти: «Спасибо тебе». И, уже повернувшись к ней лицом, все повторял: «Спасибо тебе, Пэтти, спасибо».

— Ну, рассказывай, рассказывай, как ты? Дай тобой надышаться, — говорила мать, засовывая в рот большой кусок мясного рулета.

— У меня все хорошо. Завтра вечером мы встречаемся с Анджелиной. Ее муж бросил. — Пэтти положила на ломоть мяса картофельное пюре, а сверху еще и кусок сливочного масла.

— Не знаю, о ком ты говоришь. — Мать отложила вилку и лукаво посмотрела на Пэтти.

— Об Анджелине. Одной из сестер Мамфорд.

— А-а-а, — протянула мать, медленно кивая, — теперь поняла. Их мать звали Мэри Мамфорд. Ну да, конечно. Так себе особа.

— Ничего не «так себе»! Анджелина — вообще великий человек. А ее мать мне всегда казалась очень милой.

— Она и впрямь была милая, ничего не скажешь. Но в целом так себе. По-моему, родом она была из штата Миссисипи. А замуж вышла за богатенького сынка этих Мамфордов, и родила ему целый выводок девчонок, и денег кучу огребла.

Пэтти открыла рот, собираясь спросить у матери: разве она не помнит, что Мэри Мамфорд несколько лет назад, когда ей было уже за семьдесят, сама бросила своего богатого мужа? Но так и не спросила. И не стала рассказывать, как они с Анджелиной стали подругами — между прочим, как раз из-за ухода их матерей из дома.

«Мне тогда очень хотелось его убить, — признавался ей Себастьян, вспоминая о своем кошмарном детстве. — Нет, правда, больше всего мне хотелось его убить». «Ничего удивительного», — сказала Пэтти, а он прибавил: «И мать тоже». И Пэтти снова его поддержала: «И это тоже вполне естественно».

Пэтти окинула взглядом маленькую кухоньку матери. Там царила безупречная чистота, нигде ни пятнышка, а все благодаря Ольге. Эта женщина, чуть постарше Пэтти, приходила сюда два раза в неделю. И все же пластик на обеденном столе потрескался от старости, особенно на углах, а занавески на окнах, когда-то голубые, совсем выцвели. А еще со своего места Пэтти видела на другом конце коридора в углу гостиной старое синее кресло-мешок, с которым мать даже по прошествии многих лет расставаться ни за что не желала.

А мать вовсю предавалась — в последнее время с ней это случалось особенно часто — воспоминаниям.

— Ах, какие танцы устраивали у нас в клубе! Боже мой! Как же там было весело! — И мать восхищенно качала головой.

Пэтти положила еще ломтик масла на горячее картофельное пюре, быстренько все это съела, отодвинула от себя тарелку и сказала:

— А Люси Бартон мемуары написала.

— Что ты сказала? — недопоняла мать, и Пэтти повторила.

— Да, я ее, пожалуй, помню. Они еще в гараже жили, а потом тот старик умер — понятия не имею, кем он им приходился, — и они в дом перебрались.

— В гараже? — удивилась Пэтти. — Так, значит, туда мы с тобой ходили? В гараж?

Мать ненадолго задумалась.