Томми слушал, глядя этому мальчику прямо в глаза — да нет, какому мальчику, взрослому мужчине, причем уже немолодому! — и темные очки он не надел, продолжая сжимать их в кармане.

— Ты извини, я и не знал, что твой отец тоже был на войне.

— Мой отец… — И тут Томми заметил — нет, он не мог ошибиться! — что в глазах у Пита стоят слезы. — Мой отец был порядочным человеком, Томми.

Томми медленно склонил голову в знак согласия.

— А всякими гадостями он занимался просто потому, что не мог себя контролировать. Потому-то он и… — Пит не договорил и отвернулся. Но довольно скоро, снова отчасти повернувшись к Томми и стоя к нему боком, закончил фразу: — Потому-то он и включил в ту ночь в коровнике доильные аппараты. И там из-за этого начался пожар, и все сгорело. И я никогда-никогда об этом не забывал, Томми, и мне казалось, что я совершенно точно знаю: это сделал он. Да, по-моему, и ты это знаешь.

Томми почувствовал, что от ужаса у него волосы встают дыбом, а по шее ползут мурашки. И это ощущение не проходило, мурашки так и продолжали ползать по шее и под волосами. И хотя солнце ярко светило и было очень теплым, Томми казалось, что светит оно на всех, кроме него, а на него надет какой-то непроницаемый для солнечных лучей конус. Немного помолчав, он сказал:

— Сынок… — это слово вырвалось у него невольно, — ты не должен так думать.

— Послушай, — начал Пит, и Томми показалось, что с его лица исчезла смертельная бледность, — отец ведь прекрасно знал, что твои доильные аппараты ненадежны, что с ними и до беды недалеко — он и нам не раз об этом говорил. А еще он говорил, что доильный аппарат — устройство весьма примитивное и легко перегревается, если не давать ему передышки.

— Да, тут он был совершенно прав, — согласился Томми.

— Он был страшно зол на тебя за что-то. Вообще-то он вечно на кого-нибудь сердился, но на тебя он был прямо-таки страшно зол. Я не знаю, что там у вас случилось, но ведь он работал у тебя на ферме, а потом вдруг перестал. Правда, он, по-моему, вскоре вернулся, но с тех пор явно тебя недолюбливал. С тех самых пор, как между вами случилось то, что случилось.

Томми снова надел темные очки. И сказал, тщательно подбирая слова:

— Я случайно наткнулся на него, когда он, спустив штаны, дрочил за коровником, ну то есть онанизмом занимался. И я, конечно, сказал, чтобы впредь он ничего такого здесь делать не смел.

— О господи… — Пит рукой вытер у себя под носом, — господи… — Подняв голову, он некоторое время смотрел куда-то в небо, потом быстро глянул на Томми. — Но он действительно тебя недолюбливал. А в ту ночь перед пожаром он куда-то ушел — с ним, правда, такое бывало — уйдет и никому ничего не скажет; хотя пьяницей он не был, а вот из дома уйти куда-нибудь ему иногда хотелось… И тогда он тоже куда-то ушел, а вернулся поздно, где-то около полуночи — я это хорошо помню, потому что моя сестра никак не могла уснуть, все жаловалась, что ей холодно, а мать… — Пит вдруг умолк, словно ему не хватило дыхания, но вскоре снова заговорил: — В общем, мать была вместе с Люси наверху. Я помню, как она ее уговаривала: ложись спать, Люси, уже полночь! Тут как раз отец домой и вернулся.