— В реальной жизни никогда так не происходит.

— Думаю, ты прав.

— А если бы оно так и было, с этим все равно в суд не пойдешь. Смотри, как долго ты мне все это объяснял, а я ведь вел это дело. Если ты попытаешься рассказать все большому жюри, то какой-нибудь адвокат-проныра будет перебивать тебя каждые тридцать секунд протестом. Что любят присяжные? Они любят кого-нибудь с грязными волосами, кожей оливкового цвета, с ножом в руке и кровью на рубашке, вот что они любят.

— Да.

— В любом случае, все это уже история. Знаешь, чем я сейчас занимаюсь? Семьей из Боро-парк. Читал об этом?

— Ортодоксальные евреи?

— Три ортодоксальных еврея: мама, папа, сын. Папа с бородой, кудрявый сынишка, все сидели за обеденным столом и были убиты выстрелом в затылок. Вот чем я занимаюсь. Что касается Томми Тиллари, то меня он сейчас не волнует, даже если бы он убил обоих Кеннеди.

— Что ж, это была только идея, — сказал я.

— И весьма интересная, скажу тебе. Но не очень реалистичная, а даже если и нет, то у кого есть для этого дела время? Понимаешь?

Я решил, что мне пора напиться. Оба моих дела были закрыты, хотя и неудовлетворительно для меня. Сыновья направлялись в лагерь. Гостиница была оплачена, как и счета в барах, к тому же некоторая сумма лежала в банке. У меня были, так мне казалось, все причины, чтобы отдохнуть с недельку и покутить.

Но мое тело знало лучше, что делать, и хотя трезвым я не оставался, но и не пускался в запой, которого, по собственному мнению, заслуживал. Двумя днями позже я как раз пил кофе с бурбоном за своим столиком у «Армстронга», когда вошел Скип Дево.

Он кивнул мне от дверей и подошел к барной стойке. Заказав себе рюмочку, он там же ее и выпил. Потом подошел к моему столику, отодвинул стул и плюхнулся на него.

— Вот, — сказал он и положил на стол передо мной конверт из коричневой манильской бумаги. Такой маленький конверт, похожий на те, что дают в банке.

— Что это? — спросил я.

— Для тебя.

Я открыл его. Внутри лежали деньги. Я вытащил пачку банкнот и разложил их веером.

— Ради бога, — сказал он, — не делай так. Или ты хочешь, чтобы все решили проводить тебя до дома? Убери в карман, пересчитаешь у себя дома.

— Что это?

— Твоя часть. Убери ее, ладно?

— Моя часть чего?

Он вздохнул, недовольный мной. Потом прикурил и стал сердито затягиваться, отворачивая голову так, чтобы выдыхаемый дым не шел мне в лицо.

— Твоя часть от десяти тысяч, — сказал он. — Тебе причитается половина. Половина от десяти тысяч — пять тысяч, эти пять и лежат в конверте, и ты нам обоим очень поможешь, если уберешь этот конверт к чертовой матери.

— Это часть каких денег, Скип?

— Вознаграждения.

— Какого вознаграждения?

Он вызывающе посмотрел на меня.

— Ну я же должен был что-нибудь вернуть, правильно? Так не было никакой возможности взять деньги у тех ублюдков, верно?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь?

— Этвуд и Катлер. Я продал их Тиму Пэту. За вознаграждение.

Я посмотрел на него.

— Я не мог пойти к ним и попросить вернуть мне деньги. Я не мог вытянуть ни цента с этого засранца Русландера, он уже все их истратил. Я пошел и поговорил с Тимом Пэтом, спросил, хочет ли он еще с братьями выплатить обещанное вознаграждение. Его глаза засверкали, словно чертовы звезды. Я дал ему имена и адреса и думал, что он меня расцелует.

Я положил конверт обратно на стол и подтолкнул его к Скипу. Он толкнул его обратно.