Он сумасшедший, это ясно, но спорить с ним не следует. Мое молчание он понял как знак согласия и улыбнулся мне с самым благожелательным видом.

— Мы подвигаемся вперед, подвигаемся, — сказал он. — Начинает уже мерцать свет. Сперва он немного ослепляет, но мы к нему скоро привыкнем. Прошу еще вашего внимания, пока я сделаю еще пару замечаний по поводу этого существа на моей ладони. Допустим, что на поверхности его твердой оболочки имеются некоторые бесконечно малые насекомые, ползающие на этой самой оболочке. Как вы полагаете, будет ли эхинус знать об их присутствии?

— Думаю, что нет.

— В таком случае вы легко себе можете представить, что Земля-планета не имеет ни малейшего представления о том, что человеческая раса эксплуатирует ее. Она не имеет никакого понятия о чудовищном произрастании растений, ни об эволюции животных, прилипших к ней во время бесконечных блужданий вокруг солнца, как ракушки облепляет дно старого корабля. Таково положение вещей в настоящее время, и его-то я и хочу изменить.

Я оторопел.

— То есть как изменить?

— Я хочу дать знать Земле, что есть хотя бы один человек, Эдуард Челленджер, который нуждается в ее внимании, который требует ее внимания, настаивает на этом. Разумеется, это первая попытка такого рода.

— А как, сэр, вы достигнете этого?

— А вот тут-то мы подходим к деловой части. Вы попали в самую точку. Я снова позволю себе обратить ваше внимание на это интересное маленькое существо, которое я держу в руке. Под защитной оболочкой это сплошные нервы, невероятная чувствительность. Разве не ясно, что если паразитирующее на нем животное желает привлечь его внимание, оно должно пробуравить дырку в его коже и только тогда возбудить нервную систему, чувствительный аппарат.

— Разумеется.

— Или возьмем другой пример: домашнюю муху или комара, эксплуатирующих поверхность человеческого тела. Мы можем и не знать, не быть уверены в их присутствии. Но вдруг, когда насекомое запускает свое жало, свой хобот сквозь кожу, нашу защитную кору, мы с неудовольствием вспоминаем, что мы не совсем одни. Теперь мои намерения становятся для вас понятнее. Во тьме забрезжил свет, не так ли?

— Боже мой! Вы хотите просунуть свое жало сквозь земную кору? Он закрыл глаза от удовольствия.

— Вы видите перед собою того, — сказал он, — кто первым проникнет сквозь эту твердую защитную броню. Я даже могу говорить об этом в настоящем времени и сказать: который проникает.

— Вы сумели это сделать?

— С благосклонной помощью Мордена и Компании. Думаю, могу теперь сказать: да, я это сделал. Несколько лет неустанной работы, производившейся днем и ночью всеми существующими видами сверл, буравов, землечерпалок и взрывчатых веществ, привели нас к цели.

— Неужели вы хотите сказать, что пробили кору?

— Если ваше замечание выражает удивление, это ничего, удивление пройдет. Если же оно обозначает недоверие…

— Нет, сэр, ничего подобного.

— В таком случае примите мое утверждение без комментариев. Мы пробили кору. Толщина ее оказалась около четырнадцати тысяч четырехсот сорока двух ярдов, в круглых цифрах — восемь миль. Вам будет небезынтересно узнать, что в ходе работ мы имели счастье натолкнуться на мощный пласт угля, который, вероятно, со временем сможет окупить все расходы нашего предприятия. Главным нашим затруднением были подземные источники в нижне-меловых слоях и пески Гастингса, но мы их преодолели. Теперь мы достигли нижнего этажа, а в нижнем этаже будет работать не кто иной, как мистер Пирлесс Джонс. Вы, сэр, представляете из себя комара, а ваш артезианский бур является комариным жалом.