Перед белыми козлами богатеи швыряли на землю меха, люди попроще — рассыпали зерно. Музыканты надрывались изо всех сил. На громадных вертелах жарили сразу трех быков и поливали сверху пивом. Все громче, на всю Упсалу, раздавался женский смех и визг. Дизаблот обещал пройти радостно и принести щедрый урожай.
Дага бегом внесли в дом приемной матери Ингрид и уложили на лучшем гостевом месте.
— Не помогли твои снадобья, — упрекнул Горм хозяйку. — Давайте разденем его. Может, он замерз?
Даг хотел ответить, что ему не холодно, но не сумел разжать зубы. Его словно скрутило судорогой. Острая боль в животе утихла, зато ниже щиколоток он совсем не чувствовал ног. И это тупое одеревенение потихоньку поднималось все выше, к коленям…
— Ага, похоже на дурной гриб, — произнесла где-то рядом другая женщина. — Трюгге, живо беги за знахаркой!
— Все будет славно, все пройдет, — нашептывал Сверкер, баюкая своего любимого младшего родича. — Эх, волчонок ты наш… Чего ж ты нажрался? Вроде все вместе завтракали, да, Олав?
Северянин хмуро мерил залу широкими шагами.
— Откуда мне знать, вместе или нет? — огрызнулся он.
— Это что, я его отравила? — уперла руки в бока приемная мать Ингрид. — Ты вначале думай, Северянин, а потом — говори! Может, трясунец у него? Или грудь застудил?
— Никто тебя не обвиняет… — поморщился Олав. — Я такое уже видел раз… после дурных грибов.
Даг слышал их разговор, но участия принять не мог. Он точно знал, что ни разу не замерзал и в проруби не купался. Он вспоминал завтрак. Кушали все вместе. И вечером кушали все вместе. И за день до того…
Пиркке! Точно, Даг вспомнил и даже застонал от натуги, пытаясь протолкнуть воздух сквозь опухшее горло. Неужели коварная ведьмина служанка подсыпала ему в похлебку, когда они столовались у Сигурда Короткая Нога?
Неужели служанка вельвы?!
— Лежи, лежи тихо! — скомандовала знахарка, колдуя над ним с травами. — Парни, придержите его. А ты лежи, ничего не говори, не бойся. Сейчас кровь пустим немного, полегчает…
Но кровопускание не помогло. Как и нагретые тряпки, в которые знахарка пыталась обернуть мальчика. Онемение в ногах добралось уже до колен, голова не ворочалась, шея опухла, дыхательные пути превратились в узкую щелочку. Воздух с хрипом и клекотом пробегал по этой щелке.
— Что же делать? Он умрет?!
— Тут есть словенский знахарь, зовите его!
— Уж лучше позвать кого-то из жрецов. Они попросят ванов. В праздник ваны слышат нас.
— Зовите, кого можете! — рявкнул Олав. — У меня достаточно серебра, чтобы купить самого опытного знахаря!
Какое-то время спустя Даг ощутил прикосновение острого и холодного к запястью. Две травницы суетились рядом, затем привели старика в сером балахоне. Пустили кровь, через плотно сжатые зубы проталкивали какое-то питье, затем раздели и понесли в баню. В жарко натопленной бане Даг чуть не испустил дух. Притихшее сердце снова застучало, как молот, а опухшее горло сузилось до предела. Воздух со свистом проходил в легкие при каждом вдохе, глаза закатились, начались судороги…
— Хозяйка, ему стало хуже!
— Несите мальчика во двор…
— Горм, пошли кого-нибудь за тулом, — распорядился Северянин. — Обещай все что угодно, пусть придет!
— Никто не может ему помочь, и он не сможет! — чуть не плача напустился на брата Сверкер. — Ты ведь знаешь, Олав, кто может его спасти! Почему ты не хочешь ее найти? Она ведь еще здесь, в Упсале! И подруги ее здесь…
— Да, я не хотел ее звать, — Олав сглотнул. |