– Друзья, может быть, – ответил я. – Они могут попробовать помочь мне, если только каким‑нибудь образом узнают, где я. Как вы думаете, это возможно?

Так мы говорили очень долго. Если все это передать на бумаге, то моей истории не будет конца. В той комнате нечего было больше делать, как только разговаривать да играть в некоторые простенькие игры. Узники так и поступают, пока не теряют к игре последний интерес, и тогда они отбрасывают ее, как хрящ, который многие дни жевал голодающий. В некотором смысле этим заключенным приходится лучше, чем нашим клиентам: они не живут в постоянном ожидании боли и не испытывают одиночества. Но зато наши клиенты обычно находятся в заточении недолго, а потому они полны надежд, тогда как большинство узников Обители Абсолюта потеряли свободу много лет назад и уже давно отчаялись.

Минуло десять страж или чуть больше, и свет стал меркнуть. Я признался Ломеру и Никарет, что валюсь с ног от усталости. Они отвели меня в самый дальний от дверей конец, где было совсем темно, и объяснили, что это и будет моим местом, пока кто‑нибудь из узников не умрет. Тогда я смогу занять лучшее.

Когда они уходили, я слышал, как Никарет спросила: «Они придут сегодня?» Ответа я не расслышал, а задавать новые вопросы у меня не было сил. Ногами я почувствовал тонкую подстилку на полу; тогда я сел и уже собирался вытянуться во весь рост, как вдруг рука наткнулась на что‑то живое.

Голос Ионы произнес:

– Что ты так дергаешься? Это всего лишь я.

– Почему ты молчал? Я видел, как ты проходил мимо, но никак не мог оставить двух стариков. Почему ты не подошел?

– Я молчал, потому что думал. А не подошел, потому что сначала тоже не мог отделаться от тех женщин, которые меня увели, а потом, наоборот, они не могли отделаться от меня. Северьян, я должен выбраться отсюда.

– Кто бы этого не хотел! – ответил я. – И я – не исключение.

– Но я должен.

Он сжал мою руку своей узкой и твердой рукой – левой, настоящей. – Если не смогу, я убью себя или сойду с ума. Я был тебе верным другом, ведь правда? – Его голос понизился до еле слышного шепота. – Этот талисман, который ты носишь… этот голубой камень… не сможет ли он освободить нас? Я знаю, что преторианцы не нашли его, когда тебя обыскивали. Я следил за ними.

– Мне не хотелось бы доставать его, – сказал я. – Он гак сияет в темноте.

– Я приподниму подстилку и прикрою тебя. Я подождал, пока прикрытие не было готово, и достал Соготь. Свет его был так слаб, что я мог бы заслонить его ладонью.

– Он умирает? – прошептал Иона.

– Нет, он часто бывает таким. Но когда действует – например, когда он превратил воду в вино в нашем кувшине или заворожил обезьянолюдей – тогда светит очень ярко. Если он вообще способен помочь нам спастись, то, о всяком случае, не сейчас.

– Давай поднесем его к двери. Вдруг он откроет замок. – Голос Иона дрожал.

– Позже, когда все заснут. Я освобожу и их, если мы сами сумеем выбраться, но в противном случае – а я не думаю, что дверь откроется, – им лучше не знать о Когте, теперь скажи, почему ты должен выйти отсюда прямо сейчас, немедленно?

– Пока ты говорил со стариками, – начал Иона, – меня расспрашивала целая семья. Там были несколько старых женщин, мужчина лет пятидесяти, другой мужчина лет тридцати, еще три женщины и целый выводок детей. Они привели меня в собственную нишу в стене. Другие узники не могли туда зайти, не получив приглашения, а такового не последовало. Я ждал, что мне станут задавать вопросы о друзьях на воле, о политике или же о войне в горах. Но оказалось, что им нужно от меня просто что‑то вроде развлечения.