Перед тем, как взлетел самолет, Коко встает, кивает стюардессе, которая не обращала на него в течение всего полета никакого внимания, проходит вдоль рядов и садится рядом с новым пассажиром.

 – Буэн диа, – говорит гондурасец, и Коко улыбается и кивает. Через секунду самолет начинает отъезжать от этого убийственно скучного терминала. Дрожа и дребезжа, самолет отрывается от земли и вскоре снова оказывается в мире без времени. У Коко есть двадцать минут до того момента, когда они снова коснутся земли. И в какой-то момент, наверное, когда стюардесса уходит в туалет или в кабину пилотов, Коко встает, загораживая собой проход. Кровь его гудит, он чувствует, как внутри растет сладкое, побуждающее к действию чувство. Вечность затаила дыхание. Коко улыбается и показывает на пол.

 – Это не вы уронили деньги?

 Мужчина в спортивном пиджаке сначала поднимает взгляд на Коко, а потом нагибается, чтобы взглянуть себе под ноги. Коко подходит к нему вплотную, смыкает руки у него на горле и резко сворачивает на бок голову жертвы. Раздается треск позвонков, но слишком тихий, чтобы его можно было расслышать за гулом моторов. Коко садится рядом с трупом. Дальнейшие чувства Коко для меня непроницаемы. Есть один вопрос, который гражданские лица на протяжении многих веков задают военным:  что чувствуешь, убивая человека? Но чувства Коко в этот момент слишком личные, они слишком сильно привязаны к ужасной истории Коко, а это тьма, это мгла, непроницаемая для глаза.

 Можно сказать: он слышит, как душа мертвого человека отлетает на небеса, и это заблудшая, несчастная душа, которая радуется обретенной свободе.

 Или давайте скажем так: Коко смотрит сквозь крышу самолета и видит на небесах своего отца, садящего на золотом троне в зените славы. Отец кивает ему строго, но одобрительно.

 Или: он мгновенно чувствует, как сущность убитого им человека проникает в него через глаза, уши, рот, отверстие на конце члена, как будто Коко съел этого человека; память вспыхивает в мозгу Коко, он видит перед собой семью и узнает своего брата, свою сестру.

 Он видит белый домик на грязной улочке, рядом с которым стоит небольшая машина...

 Он ощущает запах жареных черепах...

 Достаточно.

 Коко берет оранжевый талон из кармана мужчины и заменяет его своим. Потом он лезет в карман пиджака убитого и вытаскивает его бумажник. Пальцы его дрожат от нетерпения – скорее узнать, кто он теперь, кого он проглотил и кто теперь живет внутри него, как его новое имя. Затем он накрывает лицо убитого мужчины журналом и складывает его руки на коленях. Теперь мертвый мужчина как будто спит, и стюардесса не станет будить его до тех пор, пока все остальные не покинут самолет.

 Самолет начинает снижаться, приближаясь к крохотному аэропорту Ля Каибы...

 Через несколько минут он сойдет в Ля Каибе.

 Представьте себе, что мы не в Центральной Америке, а во Вьетнаме. Сейчас сезон дождей, и внутри палаток в Кэмп Крэнделл шкафчики солдат покрыты капельками влаги. В воздухе висит сладкий дымок марихуаны и звуки музыки, которую мы слушаем. Спэнки Барредж, который теперь работает консультантом по реабилитации от наркотиков в Калифорнии, меняет пленки на своем большом катушечном магнитофоне “Сони”, купленном в Сайгоне, в городе Сайгоне, а не в ресторане. В большой зеленой сумке, стоящей в ногах Спэнки, лежит тридцать или сорок катушек пленки с записями друзей Барреджа из Литл Рок, Арканзас. Почти на всех пленках – джаз, картонные коробки надписаны от руки: Эллингтон, Бейзи, Паркер, Роллинз, Колтрейн, Клиффорд Браун, Петерсон, Татум, Ходжес, Уэбстер.

 Это палатка единомышленников и здесь всегда играет музыка. М.О.Денглера и меня пускают сюда потому, что мы любим джаз, но на самом деле Денглера, которого обожает весь взвод, пускали бы сюда в любом случае.