Глава 16

Направляясь домой, я словно проплывала между Сциллой и Харибдой. Это банальное сравнение, но мне не до того, чтобы подбирать слова. Ощущение власти над миром, которое, как мне казалось, было у меня в руках, сменилось чувством вины. От него становилось сухо во рту, как когда почва пересыхает без живительной дождевой влаги. Вернулись галлюцинации. Дорожные знаки хохотали мне в лицо, фонари укоризненно качали головами, окна издевательски подмигивали, я не отличала людей от животных. В метро безрукая старуха спросила, верю ли я в Святого Духа, но я трусливо сбежала от нее, зная, что для меня больше не существует ничего святого.

Откуда взялось это чувство вины? И почему я была к нему не готова? Я думала только о мести. Конечно, мстить подло, но ведь я стремилась спасти брак Мартина и Биргитты. Почему же теперь мне кажется, что все это сотворила не я, а кто-то другой, какое-то существо, которому чуждо все человеческое. Разве я делала это не ради высокой цели? Почему другие могут, а я нет? Террористы, фашисты, коммунисты, эгоисты, индивидуалисты… Как они могли, забыв о страхах и сомнениях, совершать преступления против человечества во имя высокой цели? Как могли снова и снова творить зло, не испытывая ни раскаяния, ни мук совести? Самое страшное преступление — это снова и снова повторять ошибку.

Почему мне страшно? Из-за того, что я причинила боль Мартину и Биргитте. Но ведь моя месть была направлена против Тома и Аннетт, а к ним я ничего не чувствую. Двойственность ситуации лишь усугубляла ощущение вины.

Мое единственное спасение — Смерть. Патрон должен быть дома, он ждет меня. Конечно, он снова раскритикует мой выбор жертвы, но потом простит меня и утешит. Только бы он не узнал о бумажке с адресом на флаконе! Если смерть Арвида признают несчастным случаем, клянусь, я никогда больше не буду решать судьбы других людей. Я не такая, как Магга, она сильнее меня, она справилась бы с такой ответственностью. А я слишком слаба. Подобная работа не для меня. Я так устала, что даже не ощущала голода, хотя за весь день съела только тарелку салата.

Добравшись до квартиры, я сразу поняла: что-то не так. Входная дверь была открыта. Я осторожно вошла в прихожую. В моей квартире кто-то сегодня побывал, кто-то рыскал здесь, как стая шакалов в поисках добычи. Мое спокойствие пугало меня, видимо, я дошла до крайней черты, и ничто уже не способно удивить или поразить меня. Повесив сумку и одеяние на крюк, я вошла в кухню. Ее тоже обыскивали: ящики выдвинуты, дверцы шкафов распахнуты. Исчезли блокнот, ручка, кулинарные книги и полотенца. Я направилась в ванную. Пропали грязное белье из корзины и туалетные принадлежности с полки. Потрясенная, я прошла в спальню. С кровати сняли простыню: на меня смотрел голый матрас в застарелых пятнах крови. Том уже забрал свои вещи, остальное унесли сегодня неизвестные визитеры.

Была только я — голая, обескровленная, опустошенная. И тут я услышала голос:

— Добро пожаловать домой, Эрика. Я жду вас в гостиной.

Она сидела на почетном месте — в голубом кресле. Уже одно это было святотатством. Это кресло предназначалось для спасителя, а не для прокурора. Кольца в ушах сверкали в свете ламп. Тело у нее было жилистое. Жесткие светлые волосы приглажены с помощью геля. Комиссар Лена Россеус ничуть не изменилась с нашей последней встречи. Теперь она поднялась мне навстречу.

— Простите, что осмелилась войти в квартиру в ваше отсутствие. Но, как вам известно, у полиции есть такое право. Как и обязанности. В частности, мы обязаны прояснять то, что кажется обществу странным и непонятным. Такова наша работа. Надеюсь, вы ничего не имеете против.