– Только бы нашему экземпляру не нарушили кожные покровы, вот что лично меня беспокоит, – произнес Джек Ван Столлен, океанограф из Королевского университета в Осло, выполняющий на «Исследователе» также обязанности таксидермиста.

Все чучела морских животных, привозимых из экспедиций, выполнялись его искусными руками.

– Этого вам никто не может обещать, – сказал фон Клюве и подал команду: – Всем приготовиться! Как только объект будет обездвижен, немедленно приступаем к вскрытию.

Дайана сидела ни жива ни мертва. Вот это испытание для девичьих нервов, за что?! Почему отец заперся в каюте и не отзывается?! Господи, да жив ли он?!

Фон Клюве победно взглянул на собравшихся и тихо произнес фразу, достойную, как он считал, попасть в историю великих открытий медицины:

– Итак, нас ожидает нечто потрясающее. Вперед!

Все повставали с мест и потянулись за ним к выходу, кают-компания опустела.

Дайана, оставшаяся за столом одна, с трудом поднялась и, еле переставляя ноги, направилась следом за всеми в судовой лазарет. Как жестоки люди, почему так несправедливо устроен этот мир? – думалось ей.

Она пожалела несчастного осьминога, а они не хотят сжалиться над человеком, пусть чем-то и отличающимся от них, но прекрасным – уж ей-то это известно! Таким ласковым и нежным… Неужели они убьют его? Нет, этого никогда не случится! Бог есть, и он не допустит, чтобы страшное преступление совершилось…

У входа в лазарет ей встретился боцман Фергюссон, с грустью взирающий на останки дверей, лежащих рядом в виде груды изрубленных досок. Он спросил:

– Ты что такая печальная, Дайана? Это мне печалиться надо. Смотри, сколько работы прибавилось!

И боцман с ненавистью пихнул ногой топор, валяющийся на палубе.

Дайана вошла в лазарет и остановилась, с удивлением оглядываясь. Ну и картина! На том, что совсем еще недавно называлось операционным столом, восседал в меланхолической задумчивости доктор фон Клюве.

Увидев перед собой девушку, он многозначительно произнес:

– Sic transit gloria mundi…

Дайана знала латынь. «Так проходит мирская слава», – вот что сказал печальный барон. Значит, из его и Садовского затеи ничего не вышло. Девушка мгновенно воспряла духом.

Ура, эксперимент провалился! – мысленно прокричала она, внешне, впрочем, никак не выказав своего ликования.

К тому же ей сразу стало жаль отца. Бедный, ведь все расходы на восстановление лазарета лягут на его плечи. Еще бы, мощная специальная лампа, предназначенная для освещения операционного стола, оказалась сорванной с потолка, разбитой и искореженной так, что только по сплющенному отражателю, можно было догадаться о ее недавнем предназначении. Сам же стол, изуродованный до неузнаваемости, напоминал теперь абстрактную скульптуру из крашенного белой краской металла. Плюс к этому повсюду громоздились опрокинутые и разбитые шкафчики… Хирургический инструментарий и медикаменты тоже теперь придется покупать, поскольку все это вперемешку с битым стеклом валялось на полу, под ногами…

Но где остальной народ, где Казимир Садовский и его жертва – беззащитный против лошадиных доз стабилитана, топоров и огнестрельного оружия ночной пленник? Где же Зигфрид?!

Не мог ведь он сбежать отсюда? Согласно настоятельному требованию, выдвигаемому портовыми карантинными службами к подобного рода судовым помещениям, иллюминаторы лазарета были забраны толстыми стальными прутьями.