В такси Тони взял меня за руку. Я закрыла глаза и прислонилась виском к его плечу. Поцелуй был таким легким, как будто моих губ коснулось крыло мотылька. Я улыбалась и чувствовала, что таю, как сливочный пломбир в жаркий день. Всю дорогу я не открывала глаза и хотела только одного – ехать вот так бесконечно.

- Приехали, - прошептал Тони мне на ухо. Такси стояло все у той же калитки. Мы шли через цветники к дому, по-прежнему держась за руки. Было темно, как никогда не бывает в городе. На небе ни звездочки, только смутные очертания месяца сквозь дымку тумана и фонарь у парадного входа.

- Кстати, Джонсон закрывает дверь в девять часов вечера. И открывает в семь утра. Комендантский час.

- Почему ты мне не сказал? – испугалась я. – И что теперь?

- Если бы сказал, ты бы уже в восемь начала страдать, что не успеем. Теперь у нас два варианта. Позвонить ему или…

- Или?.. – я знала, что он скажет, но все равно спросила.

- Или пойти ко мне.

Я представила, как заспанный и недовольный дворецкий в халате на пижаму после пятидесяти звонков открывает нам дверь, смотрит на меня, поджав губы… Ну уж нет!

За яблоневым садом видна была тусклая лампочка, горевшая под козырьком гаража. Мы остановились у прилепившейся к торцевой стене лестницы на второй этаж, которая вела к конторе и квартире Тони.

Внезапно он подхватил меня за талию и поставил на первую ступеньку – теперь мне не надо было задирать голову, чтобы смотреть ему в глаза.

Когда-то давным-давно, мне было лет пять, наверно, я спросила маму: как люди узнают, что им уже надо поцеловаться. Никак, засмеялась, мама. Они просто знают, что пора. Потом я поняла, что мама выбрала не совсем правильное слово. Ничего такого люди не знают. Они просто целуются. Потому что необходимо. Потому что иначе – никак. Тот поцелуй в такси был не таким – он был как сон, как пушинка одуванчика, как дуновение ветерка. Это была спокойная нежность, затишье перед бурей. Но сейчас…

Его губы, язык, руки – все, что существовало в этом мире. Каждая моя клеточка тянулась навстречу, отзывалась на его прикосновения – как струны пальцам музыканта. Но этого было мало, мало, чудовищно мало… В горле пересохло – в отличие от, прошу прощения, другой части тела. Сердце бешено стучало везде – в висках, в ступнях, в пальцах, в губах. В животе… да какие там бабочки, в животе плясали огненные саламандры. Время сбилось в тугой комок.

- Пойдем, моя милая, - прошептал Тони.

Я поднялась впереди него на несколько ступенек и вдруг остановилась. Так резко, что он чуть не сшиб меня.

- Что? – спросил он хрипло.

Я обернулась, посмотрела на него и молча покачала головой.

- Нет? – в его голосе было не разочарование, не обида, а изумление. – Почему? Ты… не хочешь?

- Хочу. Но…

- Тогда что? Это слишком быстро для тебя? В первый же день, сразу после знакомства?

Господи! Я чуть не застонала. Что притворяться-то, я хотела этого уже через пять минут после того, как села в его машину. И первый день тоже не при чем. Может, я такая безнравственная кошка, но с Федькой мы оказались в постели как раз через несколько часов после знакомства – к большому взаимному удовольствию.

- Не в этом дело, - я впилась ногтями в ладони так, что почувствовала выступившую кровь. – Я не хочу утром проснуться и думать: это было потому, что мы действительно хотели, или просто потому, что слишком много выпили?

- Для тебя это имеет значение? – помолчав, спросил Тони.

- Имеет.

Он стоял, крепко ухватившись рукой за перила, и смотрел себе под ноги.