Шакияр взяла «латакию» из малахитовой коробочки, пристроила ее в длинный мундштук и позволила Альдо дать себе прикурить. Несколько раз затянувшись, она с видимым раздражением стряхнула пепел:

— Учитывая мое, как вы сами изволили заметить, высокое положение, употребление слова «воровство» совершенно неуместно. Кроме того, вы не заставите меня поверить, что ни одно из прошедших через ваши руки особо ценных сокровищ никогда не было похищено или того хуже...

— Вы хотите сказать, что из-за них убивали? Вне всякого сомнения, но все эти истории уходят в глубину веков. Что до меня, я не согласен на роль скупщика краденого. Я очень дорожу своей репутацией, благодаря которой я сейчас и нахожусь перед вами. А репутации этой придет конец, если кому-то случайно станет известно, что у меня находятся, нравится вам это слово или нет, национальные сокровища Египта. Хватило бы и обычной таможенной проверки...

— Ее не будет. Это я могу вам обещать. Вы покинете страну на яхте моего надежного друга. И в скором времени, я уверена, среди ваших клиентов найдется какой-нибудь миллиардер, согласный дать за жемчуга высокую цену и при этом сохранять молчание. Например, ваш тесть?

Упоминание о Морице Кледермане, отце Лизы и богатейшем цюрихском банкире, заставило Морозини скривиться. Он очень не любил впутывать семью в свои дела.

— Сударыня, вы выбрали крайне неудачный пример. Мой тесть — кристально честный человек, хоть и заядлый коллекционер. Кроме того, с некоторых пор он стал слаб здоровьем и больше уже ничего не покупает.

— Он, не он, да какая разница! Вы меня не убедите в том, что не знаете на той стороне Атлантики парочку не утруждающих себя излишней щепетильностью американцев, желающих утолить свою страсть к коллекционированию! Так к чему все эти старомодные разговоры? Мне очень, очень срочно нужны деньги.

Она явно нервничала. Ее щеки залил яркий румянец. Бросив окурок, Шакияр взялась за вторую сигарету. Альдо снова поднес огонь.

— Ваше высочество, если я продам вот этот рубин, который сейчас украшает вас, вы получите целое состояние.

— Но я не желаю с ним расставаться! Это мои личные драгоценности! Я ими дорожу! А жемчуга — национальное достояние. И потом, я не люблю этот камень! Он приносит несчастье! Видите, я ничего от вас не скрываю, даже свое отчаяние. Вы не можете меня оставить в таком положении.

Ее черные глаза наполнились слезами. Альдо почувствовал себя неуютно. Ему не нравилась роль, которую ему предлагали сыграть. Кроме того, его удивляло отсутствие логики в словах этой дамы. Если она не любила жемчуга, то зачем тогда, черт возьми, заставила Фуада отдать ей эти? Разве что уже заранее замыслила обделать свое дельце? Тонким платком она осторожно промокнула глаза, чтобы не потекла тушь, тихонько шмыгнула носом и с трудом улыбнулась:

— Простите меня! Не в моих привычках раскисать при посторонних, но я не могу объяснить... вы не поймете...

— Ваше высочество...

— Нет! Ничего не говорите! Лучше послушайте! Вот что я вам предлагаю. На сегодня разговор закончен. Дадим друг другу время на размышления. Ведь вы можете остаться здесь на несколько дней? Обидно будет так и не увидеть Каир!

— Конечно, — согласился он, думая об Адальбере, который, возможно, все равно его задержит.

— Ну и хорошо, в добрый час! А я со своей стороны посмотрю, что можно сделать, чтобы получить официальный документ, который защитил бы вас от того, чего вы так опасаетесь. Но не думайте, что я хочу выгодно продать эти камни, руководствуясь исключительно эгоистическими побуждениями. Мне нужно финансировать одно дело, о котором я расскажу вам в следующий раз. Я так рада, что вы приехали! — добавила она, протянув Альдо руку.

Ему только и оставалось, что склониться над этой рукой.