Удар засадного отряда был стремителен и страшен. Лавина рычащей пехоты ворвалась на дорогу, захлестнув немногочисленное тыловое охранение. К чести воинов Олава, никто из них не попытался бежать, но и дать достойный отпор не удалось. Кого– то сшибли с седла, кто-то спрыгнул на землю, чтобы тут же упасть с разрубленным черепом. Немного сбить напор сумели не столько воины, сколько их перепуганные кони, метавшиеся без седоков. Люди Кнютлингов бежали вдоль ряда повозок, рубя всех, кто попадался на пути. Лишь некоторым удалось нырнуть под телегу или кинуться в придорожную канаву. Остальных рубили в куски.

Поняв, что угодил меж двух огней, Олав замешкался. Он был отважным человеком, но теперь просто не знал, как поступить. Ударившее с тылу войско уже захватило обоз, перебив и рассеяв его защитников. Всего через пару мгновений после начала боя силы Олава оказались ополовинены. От такого у кого хочешь голова пойдет кругом!

– Спасайся, конунг, их там сотни! – кричал какой-то человек с разбитой головой, выбегая из-за крайней повозки. Кровь, залившая лицо и серую ткань худа, даже не позволила Олаву его узнать.

Однако этот крик вывел конунга из оцепенения. Повернуть дружину навстречу новому врагу, подставив спины лучникам – нельзя, биться с теми и другими одновременно тоже не получится: не хватит сил. Необходимо срочно выводить людей из кровавого мешка, а остальное потом. «Живой наживает», как говорит Один. И конунг Олав принял единственное решение, которое еще могло спасти его и остатки дружины.

– В седло! Все в седло!

Лошади. У них они под рукой, а у нападающих – нет, и только это сейчас важно.

Одним из первых вскочив на своего коня, Олав направил его в поле, криками и взмахами меча увлекая за собой остальных. Его жеребец легко перескочил через невысокую каменную изгородь, призванную помешать овцам травить хозяйское поле. Воины устремились за ним, минуя выскочивших из-за повозок обоза нападавших. Кого-то из стоптали конские копыта, кто-то вывалился из седла, сраженный метким броском дротика, но остановить конных пешие бойцы Кнута не могли. Остатки разбитой дружины конунга Южного Йотланда вырвались из засады и понеслись к противоположному краю поля. Вскоре они достигли его и втянулись в лес.

Высокий воин в дорогой кольчуге провожал их раздосадованным взглядом. Дернув подбородный ремень, он сорвал низкий полукруглый шлем с золоченой полумаской, открыв лицо. Кнут, старший сын Горма из Еллинге, был человеком дружелюбным и миролюбивым, но сейчас его округлое лицо с приятными чертами напоминало лик самой Хель: почти половина его скрылась под огромным синяком, над бровью темнела ссадина. Своему бежавшему врагу он смотрел вслед с негодованием и досадой.

– Поздравляю тебя, конунг! – К нему приблизился Регнер ярл, опираясь на копье. Двадцать лет назад этот человек был наилучшим бойцом всего Йотланда, не знавшим поражений, да и теперь еще мог многому научить. – Мы разбили их!

– Но этот тролль ушел! – Кнут повернулся к нему. – Если я его упущу, Харальд сживет меня со света! Скажет, что мне разбили моду, как бродяге, а я только утерся!

– Очень может быть.