«Вот цена гениальности», — иронизировал он. Ему было двадцать пять, и из возраста вундеркинда он уже вышел. Он выглядел моложе своих лет, а лицом был обязан скорее китайским предкам по отцовской линии, чем ирландским по материнской, разве что бледность кожи напоминала о европейских корнях. Небольшого роста, стройный, изящный молодой человек. Он коротко стриг прямые волосы и всегда словно бы удивленно взирал на мир выразительными миндалевидными глазами. В числе немногих сотрудников Станции Ларри иной раз облачался вместо обычного костюма в серый рабочий комбинезон. Комбинезон был ему великоват, в нем он выглядел почти ребенком. Обычно же ходил в своих любимых гавайских рубашках, которые тоже не прибавляли ему солидности. Ларри никогда не приходило в голову, что люди могут недооценивать его из-за внешности.

Он осторожно ступал ногами, обутыми в тапочки со специальной липкой подошвой. Сила тяжести на Плутоне составляет всего четыре процента от земной, и усталый или невнимательный человек рискует оступиться. Станция гравитационных исследований — самое подходящее место для применения искусственной силы тяжести, если конечно, она не заумные бредни ученых.

В газетах на все лады кричат, что Станцию финансируют в первую очередь в надежде использовать потом искусственную силу тяжести для повседневных нужд. То и дело появляются «концепции специалистов», живописующие, как абстрактные научные станции скользят в мощных или ничтожно слабых гравитационных полях, а внутри космических лабораторий неизменно остается нормальная сила тяжести, создаваемая отнюдь не вращением станций, а как-то иначе. В лучшем случае, это дело далекого будущего, в худшем — заведомый вздор и очковтирательство. Ах как ладненько все в этих «концепциях»! А когда выяснится, что красивые прожекты неосуществимы, и «специалисты» сядут в лужу, то-то над ними посмеются.

До сих пор исследователи не научились генерировать даже точечное устойчивое поле тяготения. О том же, чтобы создать в атмосфере Юпитера пространственно ограниченное, мобильное гравитационное поле, нет и речи.

Вздор вздором, но сейчас Ларри был бы несказанно рад, будь на Станции такое искусственное поле тяготения вместо до смерти надоевших тапочек на липучках. Тяготение в четыре процента от земного — вообще какое-то недоразумение, сочетание худших свойств невесомости и силы тяжести при полном отсутствии всех их достоинств. В невесомости нельзя упасть, при достаточной силе тяжести можно твердо стоять на ногах. Здесь все наоборот.

Ларри чувствовал себя совершенно измотанным. Он вспомнил, что уже полчетвертого утра, и вдруг отчетливо, с какой-то пугающей ясностью понял, что дом где-то в миллиардах километров. Перед мысленным взором возник непрошеный образ улицы в родном городке Скрэнтоне, штат Пенсильвания. И одолела хандра.

Он был счастлив, когда с головой уходил в работу, но как только отыскивалось решение, игра заканчивалась. Как с задачками по математике в школе. Еще в начальных классах математика стала его особой любовью, а потом в средней школе, в колледже и аспирантуре Ларри с жадностью штудировал ее разделы, один за другим. Сначала он решал трудные задачи и вычислял функции для забавы, любопытство сменялось интересом, интерес — пониманием и торжеством. Но потом задачи стали повторяться, типовые упражнения теперь утомляли — он уже заранее знал ответ. Скучное, пустое занятие. Все равно что снова и снова перечитывать один и тот же детектив, когда конец уже известен.

Пока одноклассники Ларри корпели над вариантами одной и той же задачи, оттачивая навык, он, оставив их плестись сзади, с бешеной скоростью расправлялся со вторым, третьим, сотым уравнением. И снова чувствовал опустошение.

Лишь когда преподаватель наконец переходил к следующему типу задач, Ларри испытывал краткий прилив вдохновения, хотя заранее знал его ненадежность.

Аспирантура, где он занялся физикой высоких энергий, принесла ему неведомую прежде свободу от шаблонов, здесь каждая проблема была новой — и не только для него, а для всех.