Не мог же принц забрать у нее назад свою розу. И они отправились завтракать; а пока они шли, Анжелика казалась ему все краше и краше.

Он горел желанием назвать ее своей женой, но теперь, как ни странно. — Анжелика была совершенно равнодушна к нему. Он стоял на коленях, целовал ее руку, просил и умолял, плакал от любви, а она все твердила, что со свадьбой, право же, некуда спешить. Он больше не казался ей красивым, ну ни капельки, даже наоборот; и умным тоже — дурак, да и только; и воспитан не так хорошо, как ее кузен, да чего там — просто мужлан!..

Но уж лучше я прикушу язык, ибо тут король Храбус завопил страшным голосом:

— Вздор!.. Хватит с нас этой канители! Зовите архиепископа, и пусть он их тут же обвенчает! Они поженились и, надо надеяться, будут счастливы.

Обалду теперь женат,

Так вернемся же назад.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

о том, что было дальше с Бетсиндой

А Бетсинда все шла и шла; миновала городские ворота и двинулась по столбовой дороге, что вела в Понтию, в ту же сторону, куда держал путь Перекориль.

— Ах!.. — вырвалось у нее, когда мимо проехал дилижанс и она услышала милые звуки рожка. — Если б мне ехать в этой карете! — Но звеневшие бубенцами лошади тут же умчали дилижанс. Девушка и ведать не ведала, кто сидел в этой карете, а между тем как раз о нем, без сомнения, она думала, днем и ночью.

Тут ее догнала ехавшая с рынка пустая повозка; возница был парень добрый и, увидев, что по дорого устало бредет босоногая красотка, радушно предложил подвезти ее. Он сказал, что живет на опушке леса, где старик его лесником, и что если ей в ту же сторону, он ее подвезет. Маленькой Бетсинде было все равно, в какую сторону ехать, и она с благодарностью согласилась.

Парень накрыл ей ноги холстиной, дал хлеба с салом к разговаривал с ней участливо. Но она оставалась печальной и никак не могла согреться. Так они ехали и ехали; уже завечерело, черные ветви сосен отяжелели от снега, и тут наконец им приветно засветили окна сторожки: и вот они подкатили к крыльцу и вошли. Лесник был стар, и у него была куча детей, — они как раз ужинали горячим молоком с накрошенным хлебом, когда приехал их старший брат. Малыши пустились скакать и хлопать в ладоши: брат привез им из города игрушки (они ведь были послушные дети). А когда они увидели хорошенькую незнакомку, они подбежали к ней, усадили ее у очага, растерли ее усталые ноги и угостили ее молоком с хлебом.

В лес Бетсинда забрела,

Друга старого нашла.

— Поглядите, отец, на эту бедняжку, — говорили они леснику. — Какие у нее холодные ножки! И. белые, как молоко! А накидка-то какая чудная, поглядите, в точности, как тот бархатный лоскут, что висит у нас в шкафу: помните, вы нашли его в лесу в тот день, когда король Заграбастал убил маленьких львят. Ой, глядите, а на шее у нее — синий бархатный башмачок, совсем такой, как вы подобрали в лесу, — вы ведь столько раз нам его показывали.

— Что вы там болтаете про башмачки и накидку? — удивился старый лесник.

Тут Бетсинда рассказала, что ее малюткой бросили, с городе в этой накидке и одном башмачке. Что люди, которые потом взяли се к себе, беспричинно, как она надеется, прогневались на нее. Они выгнали ее из дому в старой одежде, вот так она и очутилась здесь. Кажется, она когда-то жила в лесу, в львиной пещере, впрочем, может быть, это ей только приснилось: уж очень все это чудно и диковинно; а еще до того она жила в красивом-прекрасивом доме, ничуть не хуже королевского дворца в столице.

Когда лесник все это услышал, он прямо рот разинул от изумления. Он открыл шкаф и вынул из чулка пятишиллинговую монету с портретом покойного Кавальфора; старик клялся, что девушка — точная его копия.