– В молодости я очень интересовался магией. Думал, нет ничего важнее, чем узнать все, что только можно узнать. Так мы и познакомились. Однажды посетив мою школу, она довольно много спрашивала. Мы были очень счастливы вместе. – Он негромко вздыхает. – После обращения я больше ее не видел. То, что она сделала, было запрещено. Аристои не церемонились с наказаниями.

Звучит как предостережение.

– Почему они это запретили?

Платон добровольно позволил вампиру себя укусить. Бредовая мысль, но я задаюсь вопросом, смогла бы я спасти Малакая таким способом?

– Вампиры для них демоны, аристои презирают этих существ. Винят их в затоплении Атлантиды.

– Аристои много кого в этом винят, кроме себя самих. Вы жалеете о своем поступке?

– Я жалею, что втянул в это Гекату. Она и без того была отщепенкой среди богов, но все равно ради меня подвергла себя опасности. Разумеется, она не предупредила меня, что это под запретом. Я все понял позже, как и то, что любил ее, а она – меня. Мы часто чересчур поспешно разбрасываемся самым важным в жизни. Я не имел ни малейшего понятия, каково будет провести столетия в одиночестве.

Странно слышать, как старый философ рассуждает о любви. Я знакома с его дидактической поэзией, диалогами, с теорией о переселении душ и с поздним трудом «О добродетели». Но не припоминаю, чтобы он писал что-то о любви. Я восхищалась его мыслями, а теперь он сидит рядом со мной. Человек из плоти и… крови, и сожаления о потерянной любви с необыкновенной четкостью написаны у него на лице.

– И тем не менее вы бы сделали это снова?

Платон ненадолго задумывается над вопросом.

– Я заплатил за бессмертие слишком высокую цену. Нет, снова я бы этого не пожелал, но и не раскаиваюсь в своем поступке. Пусть за два тысячелетия человечество и не стало намного мудрее, но мне нравится считать, что в случае со мной все иначе. Хотя, оглядываясь назад, признаю: то, на что я пошел ради этого, – неразумно и безрассудно.

Я должна испытывать страх перед ним, но вместо этого снова улыбаюсь. Если вампиром Платон остался таким же любознательным, как и когда был человеком, то наверняка стал умнее.

– «Нет великих гениев без толики безумия», – цитирую Аристотеля.

Платон, естественно, узнает слова своего ученика и тихо смеется.

– Надеюсь, аристои понимают, с кем связались.

Нотки одобрения в его тоне заставляют меня смутиться.

– В диалогах ничего не написано о регалиях. Почему вы рассказали о них Александру и Аристотелю?

– А разве это не очевидно? Геката посвятила меня в эту тайну, и я не сомневался, что сумею найти регалии. – Он подмигивает мне. – Я был одним из умнейших людей своего времени и прямо-таки помешался на этом. Но, несмотря на приложенные усилия, у меня ничего не выходило, а силы истощались. Для этой задачи нам требовался смелый, умный и амбициозный человек. Тот, кто не сдастся так быстро.

– И им стал Александр? – качаю я головой. – Но он ведь был еще маленьким мальчиком, когда вы умерли.

– Верно, но мы знали: если кто и способен отыскать регалии, то только он.

– Потому что потомок Зевса? Он и вправду отпрыск Геракла? – История становится все абсурдней, но меня уже ничего не должно удивлять.

– Разумеется. В те времена ни в одном из людей не текло больше божественной крови. Его материнская линия происходила от Фетиды, матери Ахиллеса.

– Я думала, это просто легенда, чтобы представить Александра еще более необыкновенным, чем он был. Вы еще скажите, что он отправился в поход не для того, чтобы завоевать мир, а чтобы найти регалии.