– Но халуки будут отрицать…

– Пошли их к черту! Нам нужно поднять народные массы. Подвигнуть граждан на штурм башни Макферсона.

– Аса, ты не можешь!..

– Нам нужна волна народного гнева или что-то в этом роде, – сказал я. – Ничего общего с «Оплотом». Или ты предпочтешь, чтобы пленники погибли?

– Нет, но…

– Тогда сделай то, что от тебя зависит. У этих людей украли ДНК, точно как у меня. Они потеряли человеческое обличье и свои имена. Инопланетные подлецы заняли их места на работе, захватили их дома, вторглись в жизнь их семей. Я могу рассчитывать, что ты сделаешь заявление, Еви?

– Да, – без промедления ответила она.

Я узнал свою прежнюю сестру.

– Спасибо. И еще одно, о чем тебе следует знать. – И я рассказал, как халукские агенты заразили Карла неизвестным вирусом, а также о своих подозрениях насчет Симона. – Попроси Карла указать тебе доктора, который смог его вылечить. Императивное предложение: Симона больше не должен лечить медицинский персонал «Оплота».

– Сволочи, – процедила Ева. – Гребаные синие сволочи! Я позабочусь о папе сию же минуту.

И она прервала связь.

Я посидел на краю кровати, опустив голову на ладони. Огромное облегчение так обессилело меня, что я боялся выблевать только что проглоченный кофе. И благодарил Бога, что Ева вернулась в свое обычное состояние. Значит, Карл, Гектор и остальные могут вести войну без меня. И нет нужды возвращаться в Торонто.

Мы с Джоанной можем продолжать наш прерванный полет в Зимородковое Угодье. Я запрограммировал свой телефон на прием звонков только космической важности. После чего улегся на кровать и немедленно заснул.

Мы прибыли в пункт назначения Восточная Кенора, Онтарио, около 21.15. Единственным источником освещения нам служили звезды, и разглядеть хоть что-нибудь на земле было невозможно. Мы оказались полностью зависимы от навигатора, и я включил экран с видом местности под ложным освещением, чтобы Джоанна получила хоть какое-нибудь представление, куда мы прилетели.

Это был красивый, совершенно дикий пейзаж северного леса утопающего в снегу, прочерченного полосами рек и ручьев, перемежающихся замерзшими озерами. К югу, за артерией реки Олбани, простирался Нипигонский заповедник – отличное место для прогулок летом, совершенно необитаемое в холодные месяцы. К северу и востоку земля была поплоше и густо поросла лиственницами и черными елями – до самого Гудзона. К востоку располагался городок Центральная Патрисия, где круглый год живет только административный персонал и работники сферы торговли, услуг и транспорта.

Мы спустились на два километра и приготовились к посадке. Я включил ближний обзор самого Зимородкового Угодья. Приземистый одноэтажный дом был сложен из крепкого пласкрета и снаружи покрыт красивой обшивкой, имитирующей бревна. Стоял он недалеко от среднего размера озера, именуемого Весняночным. Сейчас оно целиком замерзло и стояло подо льдом, засыпанное снегом. Бальзамические пихты и лиственницы окружали открытую площадку шириной метров триста. Я знал, что защитная ограда охватывает еще четыре сотни метров леса и озеро.

Случайная воздушная машина, пролетая над Зимородковым Угодьем и просматривая его сканером, может счесть его заброшенным, закрытым во внесезонье. У территории усадьбы нет ни наземного маскировочного поля, ни внешнего силового купола или других высокотехнических определителей. Посты «Каги» и менее летальная защита от мелких вторжений хорошо спрятаны среди прибрежных камней и кустов, так же как и многочисленные сенсоры сигнализации. С воздуха не видно ни одного внутреннего огня. Две-три каминные трубы; конечно, могут тянуться жидкие струйки дыма, показывая, что система отопления функционирует, хотя термостат скорее всего поставлен на температуру, недостаточную для нормального проживания человека.