– Уж не хочешь ли ты сказать, что это как раз тот случай? – спросил Асакава.

Рюдзи махнул рукой официантке и заказал еще бутылку пива.

– Я ничего не хочу сказать, я только излагаю свои ассоциации. Потому что в момент, запечатленный на пленке, сознание Садако работало на полную катушку. Так что версию с предсмертными воспоминаниями я бы не стал отбрасывать.

– Это что же, значит…

– К сожалению. Очень даже возможно.

Садако Ямамуры уже нет среди живых…

Несколько сцен, в предсмертный миг промелькнувшие в ее голове и запечатленные на видеопленке, стали ее завещанием миру.

– А почему она умерла? Или, вернее, что связывает ее с тем человеком, который появляется в последней сцене?

– Короче, ты достал уже со своими вопросами! У меня самого их столько, что голова кругом идет.

Асакава насупился.

– У тебя что, своей головы нет? Видали – привык на одном готовеньком! А если со мной что случится, и тебе придется одному заклинание искать?

Вот чего‑чего, а этого‑то не случиться. Гораздо вероятнее, что Рюдзи придется продолжать поиски в одиночку, но уж никак не наоборот. В этом Асакава был абсолютно уверен.

В пресс‑центре их встретил Хаяцу.

– Звонил некто Ёсино. Правда, по автомату, поэтому сказал, что минут через десять перезвонит.

Асакава уселся перед телефоном, молясь об одном – чтобы новости были хорошими. Наконец телефон заверещал. Звонил Ёсино.

– Наконец‑то! Уже несколько раз звонил, – в голосе его слышался легкий укор.

– Извини, поесть выбегали.

– Ясно. Факс получили? – Ёсино слегка смягчил тон. Укоряющие нотки исчезли, сменившись нарочито ласковыми. Асакава почувствовал неладное.

– Да‑да, спасибо. Твоими стараниями многое прояснилось, – он переложил трубку в правую руку. – У тебя как, продвигается? Больше ничего по Садако не нашел?

– Не‑а. Оборвалась ниточка.

От такого известия лицо Асакавы скривилось – он буквально чуть не разревелся.

Рюдзи развалился на татами, вытянув босые ноги в сторону внутреннего дворика и, похоже, и с ехидной улыбочкой наблюдал, как лицо человека, еще минуту назад преисполненное надежды, приобретает выражение полнейшего отчаяния.

– Что значит оборвалась! – голос Асакавы срывался.

– Из тех, кто поступил в театральную труппу вместе с Садако, удалось вычислить только четверых. Я им звонил, но и они ничего знают. Эти ребята (хотя, какие они ребята – всем уже за пятьдесят) в голос заявили, что Садако исчезла из виду сразу же после смерти их худрука Сигэмори, и больше о ней ничего неизвестно.

– И что, это все что ли?

– Ну, почему же, ты ведь тоже можешь…

– Я могу только сдохнуть завтра в десять вечера! И не только я, у Сидзуки и Ёко крайний срок – воскресенье, одиннадцать утра.

– А про меня уж и забыл, друг называется! – пробурчал сзади Рюдзи, но Асакава не стал препираться и продолжал.

– Неужели больше ничего нельзя сделать? В конце концов, не одни же актеры знали Садако. Поищи, а? Ведь жизнь всей семьи зависит.

– Но это же еще не определенно…

– В смысле?

– В смысле, наступит твой крайний срок, и ничего не случиться.

– Не веришь, значит, – у Асакавы потемнело перед глазами.

– На сто процентов вообще невозможно быть уверенным.