Изменить размер шрифта - +
Ее на несколько суток в змею превратили, а она же и виновата? Дерзкая Ленка могла Трясучке под горячую руку очень грубо ответить, но вовремя вспомнила, что имеет дело с колдуньей. Обратно в змеиную шкуру Лене очень не хотелось, и она придержала свой язычок, благо он был уже не змеиный.

— Ну, я готова извиниться, — нехотя произнесла девочка, — за то, что ваши грибы собирала…

— Нет, не за то прощения просишь! — с грустью в голосе и очень даже мягким голосом заметила Трясучка. — Нагрубила ты мне, девушка. «Змеей подколодной» обозвала, хотя я тебе никакого вреда не сделала. Опять же, ты мне не чужая. От племянника моего, не то в пятом, не то в шестом колене, происходишь, от Сергея по прозванию Заяц — бегал быстро, да и трусоват малость был! — все вы, Зайцевы, и пошли. Уже в новом селе. А я его жену Пелагею от горячки выходила, и она ему семь детей нарожала. А иначе бы никого из вас ныне на свете не было. Ни вас самих, ни родителей, ни дедов, ни прадедов даже и прапрадедов!

— Извините меня, бабушка… — сказала Лена. — Я больше не буду. И грибы ваши есть не буду, можем вернуть те, что засолили.

— Ну коли так, и ты меня прости, — Трясучка потеплела еще больше. — Бес меня попутал, со зла погорячилась малость. Добро, что все обошлось. А грибы ешьте спокойно, вреда от них не будет. Мне-то они теперь уж ни к чему…

После этого колдунья вновь посерьезнела и поглядела на Петьку.

— А ты, молодец, никакой вины не чуешь?

— Чую вообще-то, — кивнул Петька, который уже понимал, что Трясучка ему ничего страшного не сделает, — я перед Игорем виноват. Как его расколдовать, не подскажете?

— Игорь ваш дома уже, — на бледном морщинистом лице Трясучки появилось что-то похожее на улыбку. — С рыбалки приехал, улов привез. А про то, что сюда ходил и деревом малость побыл, он и не помнит. Перед ним ты меньше всего виноват. Он сам, торопыга эдакий, очертя голову сюда помчался. Ни матери, ни бабке не сказал, с отцом не посоветовался. Да и тебя, малого, до конца не дослушал. А ведь не младенец уже, жених — мог бы и сам догадаться, что спросить надо, как среди иных змей сестру отличить… А прочей какой вины не чуешь, Петр Алексеевич?

— Наверно, я должен был про свои сны, ну, те, которые вы мне показывали, бабушке Насте рассказать. Ну, и про то, что Игорь сюда отправился, — тоже сказать надо было.

— Правильно думаешь. Сказал бы вовремя — глядишь, навестила бы меня Настасья, поговорила бы со мной, и не пришлось бы тебе в эту полночь рисковать. Но и передо мной у тебя вина есть! Ты ее уж избыл нынче, однако прощения не попросил…

— Наверно, вы про то, что я вчера сюда не пришел? — промямлил Петька.

— Побоялся ты, за Игоря спрятался, а ведь я говорила: ты идти должен, именно ты. Небось сам знаешь, что по иному мосту легковая машина проходит, а тяжелый грузовик — нет. Так и в колдовских делах. Если б можно было Игорю Елену выручить, я б не тебе, а ему сон показала. Надеялась я, что ты в прошлую ночь Быка одолеешь, тогда бы не пришлось мне более зла творить. И смилостивился бы господь, призвал меня к себе.

— Простите меня, Ефросинья Петровна! — искренне сказал Петька, которому вдруг стало очень жалко эту суперстарую старушку.

— Прощаю, внучек. И ты меня прости, ведьму старую. Ты, бедный, по моей милости много страха пережил — каюсь в том, истинно!

— Да что вы, — пробормотал Петька, — со мной все в порядке!

— Ну коли так, пора нам с вами прощаться. Не увидимся более на этом свете. Вам еще жить да жить, радоваться да веселиться, а мне уж пора, зажилась тут.

Быстрый переход